Сердце бури (СИ)

Лея молчала, поджав губы, озверело раздувая ноздри, и Диггон готов был подумать, что ему удалось немного дезориентировать ее благодаря своим аргументам.

Он продолжил:

— Я не говорю, что осуждаю вас, хотя мог бы осудить. Любовь женщины к своему дитю — это то, что не подвластно ни законам, ни даже обыкновенной логике. Когда этот парень попал к вам в руки, вы оказались перед чудовищным выбором, которого любой предпочел бы избежать. И все же, вы пошли на обман — такой же обман, как и тот, к которому вынужден был прибегнуть канцлер Викрамм.

Пока Диггон говорил, его рука осторожно тянулась к комлинку на поясе.

Органа, заметив это движение, предупредительно дернулась и вскинула меч немного выше. Расстояние между нею и разведчиком очевидно сократилось.

— Даже не пытайтесь меня облапошить, — процедила генерал. — В противном случае вам все равно не дотянуть до прибытия подмоги. Кроме того, учтите, что если меня арестуют, я не стану молчать. Будьте уверены, общественность узнает о вашем обмане.

— И повергнете Республику в хаос междувластия из-за одной своей прихоти? — бесстрастно осведомился майор. — Предположим, народ возмутится и потребует отставки Верховного канцлера — но что же в итоге? Предвыборная гонка, бесконечная тягомотина, новый всплеск коррупции в кругу сенаторов — и это на фоне войны, в которой мы пока, увы, проигрываем. Я уверен, Лея, что вы не пойдете на такую крайность. Вы слишком преданы Республике и демократии.

Лея стиснула отцовский меч до немоты в пальцах, как будто умоляя тайные силы, скрытые в этом оружии, помочь ей совершить то, зачем она сюда явилась.

«Предана Республике»?.. И это после всех бедствий, которые ей пришлось претерпеть по вине сената, военного совета и самого Верховного канцлера…

Всю свою жизнь Лея Органа жертвовала семьей, жертвовала счастьем родных людей ради Республики. Но сейчас долг перед семьей вышел на первое место. Долг перед сыном, замученным разведкой — во главе с этим вот типом — практически до смерти.

Сила, помоги! Позволь ей прикончить мерзавца — именем Бена, где бы тот сейчас ни находился. Именем Люка.

Наконец Лее показалось, будто она сумела набраться должной решимости. Удар возмездия готов был обрушиться на Диггона единым махом. Генерал знала, что обыкновенному человеку, вроде Клауса, будь тот хоть трижды опытным военным, нечего противопоставить быстроте реакций чувствительных к Силе. А значит, тот, вероятнее всего, не сумеет увернуться.

Пытал. Искалечил. Едва не убил.

Бессменные слова колыхались на поверхности ее сознания, поддерживаемые немилосердной памятью. Но вдруг Лее показалось… да нет, она готова была ручаться, что сквозь обычную ее мантру прорезался голос, кажущийся знакомым и незнакомым одновременно. Этот голос поднимался из самых недр ее души и принадлежал, вероятно, некой неведомой, пугающей сущности. Сама Тьма звучала в нем. Миллион голосов, слитых в одно.

Голос ее боли, ее скорби. Голос чистого отмщения.

«Давай же, убей его! Этот ничтожный человек не заслужил милости. После того, что он сделал с Беном, его смерть будет справедливой. Сила стремится к восстановлению справедливости…»

Лея широко распахнула глаза. Вот сейчас, последний удар сердца — и она сделает то, что должна сделать. Шагнет во Тьму. Пусть ценой своей жизни, самой своей души, но отомстит. Заставит ненавистного ублюдка ответить собственной кровью за пролитую кровь ее ребенка. И за смерть ее брата, принявшего участь Бена на себя…

Тут она услыхала еще что-то.

«Лея, не надо!..»

Нечто новое, немилосердно яркое пронеслось вспышкой в ее рассудке, осветив его — до последнего, самого потайного уголка. Заставляя увидеть всю тайную мерзость тех мыслей, которые еще мгновение назад были скрыты в темноте подступающего безумия. Лея узнала хорошо известные ей глубокие, пронизанные тихой печалью — верной спутницей высшего знания — нотки. С нею говорил Люк.

«Лея, не надо! Не смей делать этого! Боль, гнев, желание мести ведут к Темной стороне. Но однажды ступив на этот путь, уже не повернешь назад».

От неожиданности руки женщины ослабли, и она вынуждена была опустить меч. В этот миг ее глаза как бы открылись; сознание воспрянуло от кошмарного сна. И когда это случилось, странная слабость вдруг овладела ее телом.

Прилив гнева влечет прилив сил. Но за приливом всегда следует отлив.

Лея в смятении отпрянула. Радость от ощущения того, что ее брат снова рядом — пусть и в таком эфемерном виде, словно невидимый охранитель ее души, — переплелась со стыдом и ужасом внезапного прозрения. Только теперь она сумела четко осознать, что произошло. Тьма искушала ее, незаметно подобравшись к измученному нескончаемыми потерями разуму. Тьма, некогда погубившая ее отца и сына. А теперь, выходит, едва не погубившая и ее саму.

Синее лезвие потухло.

Когда Органа вновь подняла взгляд на Диггона, майор, к своему удивлению, увидел вовсе не разъяренную хищницу, стремящуюся во что бы то ни стало разорвать охотника, который осмелился пристрелить ее детеныша. Теперь его глаза видели всего-навсего пожилую женщину, уставшую и подавленную.