Сердце Черной Пустоши. Книга 2

Когда по аллее спустилась мистрис Одли в окружении младших камеристок, у меня екнуло сердце. И чем ближе они подходили, тем сильнее чувствовала, как усиливается желание бежать, нестись отсюда без оглядки, как золотая лань из детской сказки.

– Мы за вами, миледи, – сделав книксен, торжественно произнесла мистрис Одли. – Его высочество прибыл из Авроры. Вас надлежит подготовить к бракосочетанию.

Внутри все оборвалось, а мир покачнулся перед глазами.

Глава 11

В покоях все ходило ходуном. Казалось, даже стены, отделанные розовым мрамором, беспрестанно шевелятся, пододвигая то одну, то другую дверь поближе к снующим туда-сюда камеристкам.

Меня сопроводили в омывальную, где, призванные по торжественному случаю уже знакомые банщицы растерли тело жесткой щеткой, а затем принялись ополаскивать, поливая попеременно из золотых кувшинов. Остальные девушки, присутствующие при важном ритуале Омовения, тихо напевали что-то на незнакомом наречии, и их песнопение более походило на проповедь в молельном доме.

После того, как меня омыли пузырящейся минеральной водой, пришел черед второго кувшина. Жидкость, что потекла по телу, наполнила омывальную фруктовым ароматом свежести. Не успела спросить, что это было, меня ополоснули из третьего кувшина, на этот раз козьим молоком. Из четвертого кувшина на плечи обрушилась густая жидкость красно-бурого цвета, и я вздрогнула, подумав, что меня моют кровью.

Одна из банщиц успокоила, пояснив, что остывший отвар цветков липы приобретает багряно-красный цвет.

– Этот отвар необычайно полезен для кожи, – заверила меня девушка, сверкая белозубой улыбкой. – А вот ванны с ним выглядят пугающе. Рассказывают, однажды одну графиню далеких земель застали за принятием ванны из липового настоя и до конца жизни бедняжка не смогла отмыться от прозвища "кровавая графиня".

Я потянула носом, принюхиваясь и отметила, что липовый отвар замечательно пахнет цветами и медом, а его соприкосновение с кожей приятно.

– Бедняжка, – тем не менее пробормотала я, имея в виду ту графиню. – Как должно быть тяжело жить с таким прозвищем.

– Увы, ее жизнь была недолгой, – сообщила банщица. – Королевский и молельный дом задумали отобрать ее земли и замки, для чего вцепились в случайное прозвище, как стервятники в добычу. После ложных обвинений во всех ужасах, ей приписываемых, для которых не поленились лишить жизни с тысячу девушек и детей, чьи тела разбросали по окрестностям владений несчастной женщины, графиню судили.

– Я так понимаю, королевский дом получил желаемое? – хмуро спросила я.

– Еще как получил, принцесса, – ответила банщица и печально улыбнулась. – Кровавая графиня лишилась всего имущества, а саму ее заживо замуровали в подземелье.

– Какое зверство! – ахнула я.

– Женщине трудно править одной, – грустно сказала банщица. – Муж несчастной женщины погиб на войне…

Я замолчала, задумавшись о своей нелегкой доле, и что с сегодняшнего дня на мои плечи возлагается ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь и благополучие народа Черной Пустоши.

– Ванесса, что ты такое говоришь! – возмущенно воскликнула Лана, которая помогала банщицам. – Разве можно так сильно пугать миледи накануне свадьбы! Посмотри, что ты наделала, на ней же лица нет!

– Простите, миледи, простите, я правда не подумала, что говорю! Да отрежут боги Черной Пустоши мой язык, если я огорчила вас!

– Нет-нет, все в порядке, – поспешила я заверить обеих девушек, испугавшись красочности раскаяния банщицы Ванессы. – Пусть все останутся при языках…

Вслед за отваром липы меня окатили чуть подогретым розовым маслом, а затем омыли водой и насухо растерли мягкими полотенцами, пропитанными ароматом гардении.

– Мы знаем, что это – ваш любимый аромат, миледи, – сказала та самая Ванесса, виновато улыбаясь.

– Пожалуйте облачаться, миледи, – пропела Рамина, накидывая мне на плечи пышную банную простыню.

Прошествовав в окружении девушек в гостиную, на софе увидела платье из атласа цвета слоновой кости. Щедро украшенное черными алмазами редчайшего оттенка карбонадо, а также золотыми искрами раухтопазов и золотой вышивкой. Платье так сияло и переливалось в дневном свете, что страшно было предположить, как оно заискрит при свечах и лампах. Самое роскошное из всех нарядов, что доводилось видеть в жизни, тем не менее, заставило нахмурить брови и найти глазами мистрис Одли, которая, как и остальные девушки переводила восторженные взгляды с платья на меня.

Заметив мой взгляд, мистрис Одли присела в полупоклоне и с благоговением спросила:

– Как вы находите платье, миледи?

– Платье чудесно, – излишне сухо ответила я, и мистрис Одли снова взглянула на наряд, пытаясь, видимо, найти в нем какой-то изъян, которого ранее не заметила. Не обнаружив такового, она вновь посмотрела на меня, на этот раз с опаской.

– Правда, чудесно, – искренне сказала я. – Но где тот подвенечный наряд, который я привезла с собой?

– Ваш наряд, миледи? – несколько опешив, спросила мистрис Одли. – Но ведь это платье куда роскошнее…

– Роскошнее, – не стала спорить я. – А то, что я привезла – свадебное платье моей мамы.