Сердце Дьявола 2 (СИ)

Вечером к Бельмондо пришел Герман Меркулович Степанян, глава клуба "Гермес", объединявшего бизнесменов Энска. Он попытался убедить несчастного мученика отдать компромат Зевсу и все ему по-свойски рассказать. Но Борис, хотя каждое слово причиняло ему боль, ответил сдавленным голосом:

– Ни фига я не скажу! Я не шестерка, как ты. Я лучше сдохну здесь, чем буду блюдолизом у этого гада.

...Еще долго они разговаривали, но Степанян так и ушел ни с чем, хоть был и хитрым армянином. После его ухода в гроте выключили освещение, и Бельмондо на долгое время утонул в темноте.

...Когда свет зажегся, Борис уже потерял счет времени и, вообще перестал понимать, что с ним происходит.

Но ему напомнили. На очередной отказ назвать местонахождение чемоданов с компроматом, Зиновий Евгеньевич вызвал в каменоломню Орлова, главу хирургического отделения Энской городской клинической больницы. Последний провел антисептическую обработку лобного места и самого Бельмондо, затем, взяв молоток с гвоздями и крепкие кожаные ремни, обездвижил его ноги и тело. Полюбовавшись своим трудом, подкатил к операционному театру столик с хирургическими инструментами, цинично блестевшими никелем. Затем со вкусом перекурил, пуская, время от времени, дым в лицо Бориса; покурив, вдавил окурок в его лоб, потер руки и споро, без всякой анестезии и ассистентов вскрыл жертве брюшную полость.

Печень Бельмондо вывалилась наружу.

– Ай-я-яй! – вскричал на это развеселившийся Орлов. – Наружу свесилась! Как из бараньей туши в мясной лавке. Даже я, хирург с пятнадцатилетним стажем, такого не видел!

Бельмондо было хуже некуда. Нет, боли он не чувствовал – ее без остатка поглотил охвативший его ужас. Сначала он призывал на помощь Стефанию, но та, видимо, пила кофе у небесных подруг и не услышала зова. Потом он призвал маму, потом – первую жену Люду. Первая жена Люда помогла: Бельмондо вспомнил супружескую жизнь с ней и решил, что все происходящее – наказание за непростительные ошибки того периода. Однако Люда действовала недолго – Орлов, схватив зажимом печень, начал ее внимательно рассматривать. Рассмотрев, сказал Борису:

– Мне кажется, у вас киста... Да-с, киста печени. Но, однако, мне пора идти – через два часа у меня шунтирование одного богатенького буратино. Так что отложим осмотр вашего ливера на завтра.

И, аккуратно зашив операционный разрез, удалился.

Как только за ним захлопнулась дверь, воплотилась Стефания. С любопытством рассматривая лоб Бориса, подпорченный сигаретой хирурга, она спросила ангельским голосом:

– Ты меня звал, милый?

– Ага... – размежил очи Борис, серый, как ноябрьское небо. – Меня интересует одна штука...

Он замолчал, задавливая силой воли всколыхнувшуюся боль. Стефания тихонечко вздохнула и сделала так, что Борису стало не очень больно.

– Так что тебя интересует? – спросила она, когда глаза подопечного посмотрели осмысленно.

– Твой начальник случайно модных детективчиков не читает? – Сценарий моего текущего подвига, убей меня на месте, напоминает мне какой-то популярный детектив времен троянских и покоренья Крыма...

– С Мифа о подвиге Прометее он списан, один к одному. Он любит похохмить.

– Что-то мне этот подвиг не по нутру. Болезненный и дешевый. С дзотом интереснее было – раз и готово... Полна горница свинца, хоть выплевывай.

– Да брось ты маяться! Подвиг – это подвиг и ничего больше. Они всегда готовятся наверху, а выполняются внизу. Вот и ему пришло в голову в научных целях поставить тебя на место Прометея в современных декорациях. Ты сам своими мыслями подвиг его на это. И должен понять, что в этом твоем подвиге очень много человеческой гордыни, а гордыня – это смертный грех. Так что делай выводы, выполняй и не мучайся. То есть мучайся и выполняй. Могу тебе сообщить, что все пока идет нормально и почти по графику. И знай, что я всегда с тобой.

– Тебя бы на гвоздь посадить... "Все идет нормально"...

– Опять ты не про то. Ты просто вбей себе в голову, что ты – солдат, воин. Вбей и совершай. И станешь великим героем, как Геракл, который, кстати, очень мало рассуждал. И спасешь мир и станешь известным во веки веков!

– Слушаюсь, товарищ майор!

Стефания испарилась по-английски. Борис расстроился и стал пенять себе, что не удосужился рассмотреть пристальнее ее высокую грудь и нежное, одухотворенное личико.

Утром опять прилетел Орел. Без лишних слов он натянул резиновые перчатки, надел марлевую маску, срезал нитки и разверз зажимами брюшную полость бледного от боли и ужаса Бельмондо. Затем выбрал скальпель и, постояв с приподнятыми руками, вонзил его в печень узника.

– И в самом деле, у тебя киста... Пять сантиметров. И еще парочка поменьше. Если бы не я, через годик-полтора печень твоя бы лопнула от некачественного алкоголя...

Закончив свою мясницкую работу, Орлов закурил. Докурив, затушил бычок о боковину столика с инструментами и метко забросил его в брюшную полость Бориса. Затем обработал ее антисептиком, взял иглу, зашил разрез и, не сказав и слова, направился к двери. На полпути хлопнул ладонью по лбу, обернулся и, смеясь, сказал: