Сердце Дьявола 2 (СИ)

– Вот склеротик! Я скальпель внутри тебя забыл! Ну, ничего, завтра достану, – и ушел, аккуратно затворив за собой дверь.

* * *

...Орлов приходил к Бельмондо почти каждый день. Хирург и врач он был отменный, и его жертва и не думала погибать от инфекции или оплошности. А в Энске, тем временем произошло одно событие, кардинальным образом изменившее статус-кво. Этим событием был опрос общественного мнения, проведенный Германом Меркуловичем Степаняном. Опрос показал, что Валуев-Судетский пользуется в городе незыблемой популярностью и соперников практически не имеет. Случись выборы через месяц, он набрал бы на них 80-85% процентов голосов.

И Зевс расслабился, и решил поладить с Бельмондо. Скоро подвернулся удобный случай – из Англии приехал на каникулы один из бесчисленных сынов Зиновия Евгеньевича. За неимоверную русскую силу и добродушие оксфордские однокашники прозвали его Эркюлем, то есть Гераклом по-английски. Зиновий Евгеньевич попросил его подвалиться к Бельмондо друганом, да так, чтобы тот разговорился, как некогда с ним.

И сын сделал все наилучшим образом. Первым делом он сдружился с мучеником на почве совместных возлияний, а затем и вовсе оставил Энск без ведущего хирурга. Сделал он это в дружеском рукопожатии, после коего все пальцы правой руки изувера Орлова оказались переломанными. В это время в каменоломню, как бы невзначай, явился Гермес-Степанян. Дружески попинав ногами Орлова, плакавшего от боли и профессионального дефолта, он сказал Бельмондо, что пора кончать с этим затянувшимся спектаклем и ехать на его дачу пить молодое вино Саперави и кушать шашлыки из молодого барашка а кавказской национальности.

– Ну что ты уперся с этим Зевсом? Ты уж, наверное, не помнишь, с чего все это началось? – спросил Степанян, подойдя вплотную к Бельмондо (от армянина попахивало шашлычным маринадом, и он рассчитывал, что его аромат ослабит упорство пленника).

Бельмондо попытался вспомнить, но не смог.

– Ну, вот, видишь! И Зиновий Евгеньевич тоже не помнит. Позвать его? А то шашлыки перемаринуются?

В печени Бельмондо что-то очень больно екнуло, он потерял сознание, и голова его упала на грудь. Степанян расценил это движение, как жест согласия и побежал за дверь привести Зевса. Нашел он его на переднем сидении нового Мерседеса, стоявшего на дорожке перед гаражом. На заднем сидении возлежала высокомерно-томная Фетида, возлежала, божественными пальчиками лениво листая модный зарубежный журнальчик.

Придя в себя, Борис посмотрел на Зиновия Евгеньевича, виноватого на вид. "Не судите и не судимы будете" – возникла в его голове известная фраза. "Нет, не подходит... – решил, он подумав. – Эта фраза для уголовников. Нужна какая-то другая семантическая конструкция. Так... Страдать бесконечно – это не подвиг... Это – бесполезное мученичество, очень вредное для печени... К тому же страдание рождает лишь страдание. Или сострадание, то есть примирение со страданием. Приятие его. А может быть, прощение!!? Можно сказать, что прощение рождает прощение? В принципе можно. И если я прощу, действительно прощу, одной болью, одним страданием станет на свете меньше. Пусть его страданием. И одним ожесточившимся человеком меньше – мною...

И Бельмондо сдался. Или победил.

– Не спи с Фетидой, умоляю... – сказал он почти по буквам. – Без резинок...

Зевс, решив, что над ним издеваются, плюнул в пол и решительно направился к двери. Но перед тем, как выйти, резко обернулся и спросил:

– Почему?

– Потому... – ответил Борис и провалился в безболезненное небытие.

* * *

Бельмондо висел на цепях и гвозде еще сутки. За это время Фетиде сделали анализ, который выявил чреватое заболевание. Узнав об этом, Зевс со всей своей свитой ринулся в каменоломню. После того, как Геракл, прибежавший первым, вырвал гвоздь из груди Бельмондо и разорвал сковывающие его цепи, Валуев-Судетский обнял Бельмондо, и они заплакали...

6. Баламут. – Неадаптированные плачут. – Чукотка, ворвань... – Третья скорость.

И третье погружение Баламута было неудачным: он вынырнул под скамейкой на третьем пути железнодорожной станции Могоча.

Выбравшись из-под скамейки, Николай в глубоком расстройстве упал на нее и зашарил в карманах в поисках сигарет. "Блин, одни в Испаниях и Аргентинах выныривают, а я все в России и России, – подумал он, закуривая измятую честерфилдину. – Что-то я не так делаю..."

В это время на третий путь прибыл поезд Москва-Благовещенск. Он был немедленно взят на абордаж разносчиками и разносчицами вареного в мундирах картофеля, соленых огурчиков и пива. Баламут вспомнил, что у него есть червонцы от Судьи, достал один и купил у бросившегося к нему пацана бутылку водянистого местного пива. Не успел он сделать несколько глотков, как рядом с ним уселась высохшая от условий и, казалось, только что выплакавшаяся женщина лет пятидесяти:

– Отдашь бутылочку, сынок?

– А можно я допью? – огрызнулся Баламут. Как всякий нормальный человек, он нервничал, когда у него стояли над душой, особенно, если она заправлялась пивом.