Воспоминания спутанные, но я помню, как разговаривал по телефону в гостиничном номере, потом взломали дверь и люди в масках ворвались внутрь. Раздаются выстрелы из глушителей. Голиаф кричит. Обернувшись, вижу, как падает Донниган, даже не успев выстрелить. Они набросились на меня, и, клянусь, несколько раз ударили, потом всё стало чёрным, дальше не могу вспомнить.
Я вытягиваю руки и ноги, ощупываю вокруг и пытаюсь понять, где нахожусь. Я молюсь, чтобы Инди не была связана рядом со мной.
Моё лицо прижимается к полу, вибрирующему у челюсти, пальцы касаются резинового коврика. Вдыхаю едкий запах выхлопных газов. Я в машине. Может, в фургоне? Или в кузове грузовика?
Нога обо что-то ударяется. Я пытаюсь произнести имя Инди, но получается серия искаженного бурчания.
Но я это сделал. Я схватил её. Использовал. Похитил.
Меня мучают собственные обвинения.
Сожаления захватывают меня, когда нос моего ботинка цепляется за штанину.
Ботинок врезается мне в спину, и боль молнией пронзает позвоночник.
— Не двигайся, — рявкает мужчина с русским акцентом.
Это значит, что либо Фёдеров потерял ко мне терпение по поводу встречи с Инди и решил раз и навсегда убрать с дороги, либо у Белевича есть скрытые мотивы, которые я каким-то образом упустил.
Потому что я был помешан на Инди. А теперь она из-за меня в опасности.
По мере того, как в спине стихает боль от ботинка, я пытаюсь представить внутреннее расположение, как полагаю, грузового фургона, и угадать, где мог сидеть говоривший мужчина. Я разворачиваюсь всем телом, чтобы ударить его. Но как только мои ноги бьют в кость, он рявкает что-то по-русски, и кто-то хватает меня за ноги и связывает их.
Когда что-то острое вонзается мне в шею и тьма начинает поглащать меня, в голове повторяется одна мысль:
«Я должен.
Глава 4
Индия
В лифте Белевич пишет кому-то смс. Для меня кириллица на экране его телефона ничем не отличается от греческой. Здоровой рукой Голиаф вытаскивает из кармана свой сотовый. На экране высвечиваются зелёные пузырьки уведомлений.
— Джерико? — спрашиваю я в отчаянии.
— Пока нет, — с горечью отвечает он.
С каждой минутой моё опасение увеличивается. Я очень надеюсь, что делаю правильный выбор, уезжая с Белевичем. Голиаф остаётся рядом со мной, когда мы выходим из служебного лифта в гараж. К зоне посадки подъезжает чёрный Гелендваген, и мы с Голиафом напрягаемся.
— Давайте. Идёмте. Это мой водитель. — Белевич делает шаг вперёд, но Голиаф не двигается, глядя на меня сверху вниз.
— Идём? — шепчу я.
Голиаф стискивает зубы, морщинки вокруг глаз становятся глубже. Ему больно. Я не знаю, что ещё можно сделать.
Вместо ответа Голиаф кивает:
— Хорошо.
— Давайте. Быстрее, — говорит Белевич, ведя нас к квадратному внедорожнику «Мерседес». Водитель выскакивает, чтобы открыть заднюю дверь, и помогает Голиафу сесть. Белевич садится спереди, а я сажусь рядом с Голиафом.
Я сомневаюсь над каждым принятым решением, но не знаю, что ещё предпринять. Я не знаю, кому можно доверять, и у меня замирает сердце при мысли о том, как мы оставили Доннигана и Бейтса. «
Белевич выпаливает приказы по-русски. Мне никогда настолько не хотелось говорить на этом языке.
Голиаф стонет, когда мы проезжаем лежачий полицейский при въезде в гараж.
— Куда мы едем? Голиафу нужна помощь, — говорю я Белевичу.
Он поворачивается на сиденье, чтобы посмотреть на нас обоих, его взгляд останавливается на окровавленном полотенце на плече Голиафа.
— Здесь недалеко у меня есть подруга. Она может ему помочь.
— Она доктор?
— Ветеринар, — отвечает Белевич.
— Ветеринар? Серьёзно?