Местами бревна сруба прохудились настолько, что в трещину между ними можно было вставить палец. На некоторых, самых крупных, блестели утренней росой глиняные заплатки.
Первый из Дарханов, прикрыв глаза, стоял у порога. Он, так же, как недавно водил руками над цветами, провел ладонью около дверей.
Хаджар молчал.
Это был один из тех моментов, когда хочется исчезнуть, ну или хотя бы не издавать не звука, чтобы дать человеку побыть одному.
И плевать, что этот человек был Врагом всего сущего и собирался сожрать душу самого Хаджара. Честь, она не знает условностей. Она либо есть, либо её нет.
То, что в последствии назовут юношеским максимализмом, это просто не знающего серая простая мера — мера честь.
И честь подсказывала Хаджару, что он коснулся сердца того, кто не собирался открывать его на распашку. И, раз уж так, оказавшись в гостях у врага (во всех смыслах этого слова) все равно стоило проявить уважение.
Дархан коснулся дверной ручки. Она скрипнула, пропели петли, а затем Черный Генерал вошел внутрь. Хаджар не хотел идти следом, но неведомая сила потянула его внутрь.
Короткая иллюзия исчезла — дверь, на самом деле, не открывалась. Просто они с Дарханом прошли насквозь неё.
Как и думал Хаджар, здесь действительно была лишь горница, ведущая в кухоньку и одна, небольшая комнатушка.
На простой, явно самодельной кровати, под одеялами из шкур и дешевой мешковины, лежала девушка. Её черные волосы разметались по подушкам. Свернувшись клубком, обнимая край одеял, она слегка морщила лоб.
Будто её снилось что-то неприятное, но не настолько, чтобы просыпаться в холодном поту.
Дархан, стоя около кровати, смотрел на неё так, как Хаджар еще никогда не видел, чтобы кто-то смотрел. Его отец не смотрел так на мать. Эйнен никогда не дарил Доре подобных взглядов. Да и Гэлхад тоже ни разу не демонстрировал подобных чувств.
Чувств, будто Дархан увидел перед собой нечто, что объясняло для него все, что требовало объяснения. Дарило ему все, что он только мог пожелать. Успокаивало самое сильные тревоги и лечило глубочайшие раны.
— Элери, — прошептал Дархан голосом, от которого у Хаджара чуть сердце не остановилось.
Столько теплоты, боли и жуткого, испепеляющего гнева, который Дархан вложил в одно слово… если бы все жители Дарнаса попытались излить эти три эмоции, то их совокупных чувств не хватило бы, чтобы заглушить лишь одно слово Дархана.
Такая она, значит, любовь?
Глава 847
Глава 847
Дархан опустился на край кровати. Аккуратно и осторожно. Будто боясь, что одно неловкое движение сможет нарушить сон простой девушки с красивыми и правильными чертами лица. И этот страх, страх существа, которого не смогли уничтожить объединенные силы Богов, Демонов и Духов, пронзал до самой глубины души.
Он потянулся к её волосам. Разом постаревшие руки дрожали с такой силой, что словно и вовсе вибрировали в воздухе.
Не касаясь, он провел ладонью над её головой. И в этом движении было столько нежности и заботы, сколько боли и отчаянья.
Глубоко, разрывающего, от которого внутри души ощущение, будто голодная бездна, прорвавшись сквозь все, выставляемые с самого рождения заслоны, вгрызлась в самую сердцевину твоей сути.
Болью человека, который потерял… нет-нет, не пресловутый смысл жизни, так любимый дешевыми поэтами и бардами, а нечто куда более значимое.
Даже без смысла можно продолжать существовать серой тенью. Но без того, что потерял Дархан, даже простой вздох причинял муки, перед которыми страдания сжигаемого на костре невиновного смертника покажутся детской игрой.
И столько же нежности. Нежности, на которую, возможно, способна лишь мать и лишь несколько раз в жизни. Нежности, с которой он впервые из рук акушерки принимает новорожденного. Убирает с миниатюрного лба еще влажные волосы и начинает баюкать, пытаясь унять первый крик своего ребенка.
Никогда больше она уже не дотронуться до него с такой нежность.
Она — нет.
Но не Дархан.
Он тянулся к Элери, но не смел коснуться. В его душе зияла дыра. Невооруженным взглядом Хаджар видел эту огромную пропасть, поселившуюся внутри его далекого предка.
Теперь он понимал о чем говорила Фрея.
Его мать, Королева Элизабет, действительно несла в своей родословной не только частичку духа Дархана, но и его кровь.
— Лучик, — дрожащим голосом, прошептал Дархан.
Не касаясь, он гладил её по волосам и в черных глазах, похожих на небо безлунной ночи, было тепло и больно. Даже если бы тысячи иголок каждую секунду вонзались под ногти — это было бы не сравнить с тем, что испытывал Дархан.
Даже если бы заживо вырвали сердце, даже если бы вытянули и изорвали душу, даже если… даже если…
Он не плакал. Слезы не падали по щекам Величайшего Мечника в истории. Даже целый океан слез не отобразил бы той теплоты и боли, что он испытывал.
Дархан потянулся к девушке всем телом. Так, чтобы обнять её, прижать, сковать в крепких объятьях. Прошептать что-то на ухо и пообещать, что сбережет от всего мира.