Сердце Дракона. Девятый Том. Часть 2

Его огрубевшие, забывшие звуки музыки руки, смогли извлечь лишь нечто уродливое и неясное. Как зарождавшееся грозовое пятно на ясном небе. Нависшее ненастье над головами парочки робких влюбленных, вышедших в погожий день на первое свидание.

И вот каждый из них, тайком, украдкой от другого и другой, поднимает голову к небу и молиться всем силам Вселенной, чтобы дождь пошел чуть позже.

Ну хоть немного. Ну хотя бы чуть-чуть.

Такой же был и звук, созданный Хаджаром. Безусловно — уродливый. Но в то же время — прекрасный в своей способности дарить надежду.

Затем был второй.

Свистом ветра он ворвался в безмолвный мир полного мрака.

Затем третий, глухой, сорвавшийся крик падающего в бездну.

Потом четвертый, пятый, шестой, седьмой, восьм…

Хаджар играл и играл. Вспоминал все те мгновение, что он провел наедине с музыкой. Сидя под прохудившимся плащем, когда сверху лил проливной дождь.

Безногий уродец, с рабским ошейником на горле, он ласкал струны нежнее, чем молодожены лица друг друга.

Ронг’Жа, такой же потрепанный, как и он сам, заменял ему целый мир. Был роднее солнца и нужнее воздуха. Но он оставил его, забыл…

И с этим, сам того не осознавая, оставил часть себя. Ту, неотъемлемую часть, что несколько десятилетий провел на больничной койке. Взглядом, полным надежды, взирала в окно. На холм. А там, чуть дальше, огни прекрасного города.

Его широкую реку, по которой ходили корабли. Высокий шпиль над старой крепостью. Его соборы и, в чем-то мистичные, колодцы, которые рисовали восторженные, но пьяные художники.

“Сыграть то, что еще не слышал этот мир” — Хранитель даже не догадывался, насколько простое испытание предложил Хаджару.

И тому не требовалась помощь нейросети, чтобы сыграть песню, которая в детстве была гимном его бессильным попыткам выжить и доказать всем, что он тоже имеет право на место под солнцем.

Окровавленные пальцы, давно не трогавшие струн, родили первые звуки старой баллады. Баллады, написанной о книжных детях, не знавших битв, изнывавших от мелких своих катастроф.

Хаджар играл и играл. Неловко, порой хрипя, он пел старые стихи, благодаря которым находил себе утешение в чтении тысяч книг.

Там. Где-то в прошлой жизни. В далеком, холодном мире под названием “Земля”.

Выдав последнюю ноту, Хаджар не отложил Ронг’Жа. Он лишь сложил на нем руки и посмотрел на Хранителя.

— Красивая песня, — сказал голем. Он смотрел прямо в глаза Хаджару. — И красивый мир. Удивительно, Северный Ветер, ты пришел оттуда, где нет пути развития и где Река Мира лишь небольшой ручей, доступный лишь единицам. Но при этом вы тоже все врем воюете… но за что? За что воевать, Северный Ветер, если всем хватит места под вашим солнцем?

На мгновение Хаджару стало стыдно за свою попытку сжульничать. Ведь если Хранитель был способен заглянуть ему в душу, то прошлое на Земле вряд ли было для него такой уж тайной.

— Не бойся, Северный Ветер, я скован не простыми клятвами, а суть, которую в меня вложил мой создатель. Я “не смогу” никому и никогда поведать твои секреты.

Хаджар кивнул.

— Наверное это непросто, — вдруг произнес он. — Знать, кто твой создатель.

Хранитель молчал. Дольше, чем можно было бы подумать.

— Сложнее, — наконец ответил он. — чем не знать этого.

Хаджару хотелось задуматься в чем принципиальная разница между ними — созданными Богами и между големами, созданными адептами.

Ему казалось, что в этом заключена какая-то мудрость. Но, возможно, эта мудрость была как те знания, о которых пели барды — слишком тяжела и разрушительна для нынешнего уровня развития Хаджара.

— Я жду песню, Северный Ветер. Песню, который не слышал этот мир.

Хаджар занес руку над струнами Ронг’Жа. Занес, да так и замер. Испытание, которое казалось простым, оказалось еще проще.

Ведь что сложного для человека, выживавшего благодаря музыке, написать песню. Так же, как для бродячего сказочника придумать очередную историю, которая накормит его вечером.

Если твой ужин зависит от твоих умений, то, почему-то, вдохновение никогда тебя не покидает. Это Хаджар знал на собственном опыте.

За свою жизнь на Земле он придумал десятки песен. Многие из которых становились, как говорили на Земле, “хитами”.

Но, почему-то, сейчас, его пальцы так и не опускались на струны. Капли крови, выбивая едва слышимую мелодию, падали на инструмент.

Хранитель стоял и смотрел на застывшего Хаджара.

И только в этот момент он вдруг понял, каким из волков, белым или серым, был он сам — Хаджар Дархан. И, как бы ему не хотелось считать себя серым, на самом деле — он был белым.

Ибо в момент, когда у него все отняли, когда дали испытание, которое не требовало от него ничего наносного, ничего заемного, он вдруг оказался бессилен.

Здесь не нужно было превозмогать себя. Не нужно было биться с врагами. Не нужно было делать невозможное. Не нужно проливать литры крови, прорубаться сквозь строй солдат, осаждать крепость или спасать родину.

Лишь придумать песню.

Хоть самую простую

Из двух слов и трех нот.

Но Хаджар не мог. Потому, что за годы путешествий, он случайно позабыл, кто он такой на самом деле.