Чаще — тускло, почти невидно. Луну скрывал тяжелый городской смог. Он столбами поднимался от заводов и магистралей, чтобы слиться с облаками, делая из белых гранитно-серые.
Пусть он и хотел жить, но никогда не боялся смерти. Зачастую ему вообще казалось, что он живет в гробу — настолько тяжелым было небо. И кроме луны, ночью на нем не зажигалось ни одной звезды.
Так было там…
Теперь же маленький Хаджар лежал в теплой, мягкой кровати. Он пытался пошевелить рукой, но не получалось. Просто тело двухмесячного ребенка не было предназначено для сложных, осознанных команд.
Совсем недавно Хаджар перенастроил язык нейросети на лидусский. Сам для себя он говорил, что это исключительно чтобы побыстрее выучить язык. Но в глубине души знал, что врал.
На самом деле все было из-за нее.
Нет-нет, не из-за Луны, а существа куда более прекрасного и любимого.
Поднявшись с кровати, находившейся в другом конце огромного зала-покоев, к небольшой кроватке подошла красивая молодая женщина. Черные волосы, стянутые в тугую косу, лежали на атласном плече, прикрытом полупрозрачным шелком.
Ярко светились зеленые глаза. Наполненные искренней, безусловной любовью и заботой. Перед тем как взять младенца на руки, она согрела их в теплом ветре, поднимающемся от раздуваемой печи.
— Dlahi Hadjar, — прошептала девушка.
Он уже знал, что это значило “милый Хаджар”. Имя Хаджар ему нравилось. Собственно, другого у него и не было — только то, что написали на карточке в детском доме, куда его выбросила судьба. Его он никогда не считал своим.
Он так хотел ее обнять. Зарыться лицом в такие домашние волосы. Хотел прижаться щекой к щеке. Хотел уберечь ее от всего на свете. Но на ее руках он засыпал быстрее, чем от самых сильных транквилизаторов.
На ее руках он ощущал покой. И защищенность. Как если бы весь мир вокруг рушился, но пока она его держала — все будет хорошо. Все беды и горе уйдут, пока она будет здесь — гладить его по волосам.
Это была его мать… Нет — мама. Королева Элизабет.
— Ты опять не спишь, мой маленький ученый. — Она баюкала его, а речь переводила нейросеть. Против воли он улыбался и тянулся к ее лицу, а она слегка щекотала пальцами миниатюрные пухлые ручки. — Мы ведь и дальше будем говорить папе, что ты станешь ученым?
Она улыбалась и ходила с ним по комнате. Отец уехал на войну. Хаджар не должен был знать этого, но знал. Слишком велики были возможности взрослого разума и вычислительного модуля.
— Он не признается, но волнуется за тебя даже больше. Ведь кому, как не мужчине, знать, какая участь ждет его взрослого сына… Так что давай и дальше будем говорить, что ты станешь ученым, хорошо?
Элизабет смотрела в ясные, синие глаза. Они смеялись и светились счастьем. Она любила своего сына. Как, пожалуй, и любая мать.
— Рассказать тебе историю, мой маленький ученый? Какую ты хочешь? — Она щекотала его щеки и терлась носом о лоб. А Хаджар чувствовал, как тает его сердце. Он сам не знал, почему хотел заплакать. — Хочешь, расскажу о птице, которая хотела стать человеком, а став им, тосковала по небу? Или про дворец, который умел разговаривать и оттого был несчастен — никому не хотелось слушать его истории, только любоваться им? Или о мече, который не знал равного себе щита и потому был одинок? Или о богах, которые скучали от своей бесконечной жизни и потому завидовали смертным? Нет, вижу, ты опять хочешь послушать о Черном Генерале, мой маленький ученый.
Хаджару всегда нравилось слушать истории его мамы. Все, что он знал об этом большом и удивительном мире — основывалось только на ее рассказах. Своими глазами он мог видеть разве что кусочек парка из окна покоев королевы.
— Тогда слушай. Эта история началась так давно, что никто уже не помнит когда. Было это во времена, когда боги еще ходили по нашей земле, а людей не было вовсе. И тогда одна из богинь, прекрасная Мелора, повелительница всех ветров, увидела перед собой одинокое дерево. Сухое, гнилое и старое. Оно стояло особняком от всех прочих. Но ни один ветер не обдувал это дерево. Южный обходил его стороной, северный боялся, западный избегал, а восточный сторонился.
Она баюкала сына, а историю рассказывала слегка нараспев. Наверное, так делала каждая мать. Элизабет не знала — ее родители погибли уже очень давно. Из памяти успели стереться лица. Только лишь запахи и ощущения, вот и все, что осталось у нее.
— Мелора смотрела на это дерево так долго, что луна трижды успела родиться и умереть. Остальные боги пировали и веселились, не замечая это дерево. Казалось, весь мир и даже река отвернулись от него. Но дерево привлекло богиню вовсе не своим одиночеством. Не тем, как уродливо и страшно оно выглядело на фоне изумительной красоты изумрудного леса и бескрайнего луга зеленой травы. Нет, вовсе не этим.
Они подошли к окну. Свет луны ласкал ее лицо, заставляя кожу светиться серебром. Мама Хаджара была так красива…