Сердце двушки

Вот только Вторая гряда не последняя. Далеко за ней, куда Митяй никогда не залетал и куда едва ли залетит, есть еще Третья гряда. Однажды оттуда, из-за Третьей гряды, придет волна огня. Будет это огонь легкий, быстрый, животворный, исцеляющий. И прокатится он по всем мирам и по болоту, стирая горы и испаряя моря. Исчезнет преграда между мирами, испарится болото, вспыхнет дряблое Межмирье, исчезнет и расплавится старый мир! Что же станет с людьми? Одни люди сделаются сверхплотными, как шныры в нырке, когда их обхватывают крылья пега, и радостно пойдут навстречу этому огню, не испытывая страха, ибо и сами будут пламенеть, сотканные из такого же огня, который незримо накапливали всю жизнь. Других же огонь испугает, ибо тела их станут как хворост. И будут они забиваться в щели, но и там не смогут укрыться, потому что и горы расплавятся как воск, и все стихии сгорят. И тогда только откроется новый мир. Он уже готов, он ждет за Третьей грядой.

Но как именно этот неведомый огонь загорается и в какой момент вспыхивает в душе человека, этого Митяй не знает. Но отчего-то не испытывает страха.

Глава двадцатая. Тяжелая неделя

Контроль за исполнением приказа оставляю за собой!

Кавалерия

Это была тяжелая неделя. Отлаженный механизм жизни ШНыра дал сбой. Странно, что кто-то еще продолжал нырять и возвращался с закладками. В основном это делали Даня и Влад Ганич – люди автономные, как раз и навсегда заведенный механизм, живущие по своей изолированной программе. Алиса, щелкая секатором, возилась с утра до ночи в Зеленом лабиринте, на все вопросы отзываясь фразой: «Меня ничем не грузить! Не хочу морщить мозг!» Фреда рулила мамой, а заодно и ШНыром, в тех требующих женской руки областях жизни, куда не дотягивались короткие пальцы Кузепыча. Боброк и Сухан хозяйством не занимались вообще. Боброк воспринимался как часть пегасни и оружейной комнаты, а Сухан был как убийственные мерные часы с палицей-маятником. Тик-так. Эпоха Петра Великого идет к вам!

Штопочка лежала в реанимации. К ней никого не пускали, однако Родион нашел способ ее посещать. Сухан делал в пространстве прорезь и проводил Родиона сквозь нее. Телепортация могла сбить настройки медицинских приборов. Происходило это обычно ночью, когда на все отделение оставались только дежурный врач и медсестра. И они обитали где-то там, дальше по коридору, возникая лишь изредка, чтобы сделать укол или поменять опустевшую капельницу. Родион успевал спрятаться. Медсестра уходила, и он опять подолгу стоял перед кроватью Штопочки. Чаще всего Штопочка спала, и Родион не будил ее, но порой просыпалась и разговаривала с ним.

Штопочка лежала слабая, бледная, неузнаваемая. Что-то в ней проступало непривычное, женское, покорное. Не верилось, что это она недавно хлопала бичом, материлась, метала в мишень саперку и кусала Зверя, когда он выводил ее из себя. Когда Родион напоминал ей об этом, Штопочка слабо улыбалась. Она и сама уже не верила, что все, что было раньше, вся ее жизнь в ШНыре не привиделась ей. Это был другой человек – отрешенный, стоящий на земле лишь одной ногой, а незримыми крыльями тянущийся вверх.

О чем они говорили? Этого нельзя пересказать. Поначалу это был случайный нащупывающий разговор двух людей, из которых один, быть может, скоро умрет, а другой как-то будет жить дальше. «Как там Зверь?» – «Да ничего. Стоит в деннике». – «Кто-нибудь на нем ездит?» – «Да кто ж к нему сунется?»

Постепенно разговор терял связь с реальностью. Они почти бредили. Штопочке и Родиону чудилось, что они опять бегут по лесу или зарылись ночью в прелые листья, чтобы немного согреться.

– Вот я разжег костер!.. Собрали, короче, дров… – хрипло произносил Родион, и Штопочка невольно оглядывалась, хотя знала, что за спиной у Родиона никакого костра нет. Только длинная тень от соседнего отключенного монитора.