Сердце джаза

– Кого ты ищешь? – спрашивает медсестра. Ее голос кажется резким, а лицо в обрамлении прямых блестящих волос – холодным.

– Альвара, – выдыхает Стеффи.

Альвар широко улыбается, когда Стеффи заглядывает в его комнату.

– Да, конечно, – отвечает он медсестре на вопрос о том, действительно ли Стеффи пришла увидеться с ним. – Я как раз думал о том, когда мисс Стеффи Эррера заглянет ко мне…

– Так на чем мы остановились? – спрашивает он, когда дверь закрывается.

Стеффи отвечает одним махом:

– «О, мой дорогой, в этом мире только ты, ты один существуешь для меня. Каждая твоя черта – это чудо в миниатюре, созданное богами. Я боготворю твою изящную гладкую шею, милые ямочки на коленях, золотистый пушок в твоих очаровательных подмышках. О, я только и мечтаю о том, когда смогу обнять, поцеловать, приласкать тебя, о-о-о…»

Получилось не совсем так, как когда она разучивала песню дома. Теперь ее речитатив больше напоминает скороговорку.

Альвар смотрит на нее, будто бы переваривая все сказанное.

– Моя изящная гладкая шея, очевидно, была длиннее в те золотые времена.

Стеффи краснеет.

– Ну, м-м-м … – говорит она и вздыхает на манер Джулии.

Правда, вздохи Джулии всегда звучат так, будто исходят из глубины ее раздраженной души, а у Стеффи они демонстрируют смущение.

– Это из песни «Послание от Фрея», – поясняет она.

Альвар смеется.

– Милые ямочки…

Он садится на кровать, все еще смеясь, а его взгляд бродит по стене.

– Когда дело касается описания чуда любви, у Повела особо нечего позаимствовать.

Пока взгляд Альвара продолжает блуждать по стене, Стеффи какое-то время думает о радости любви. На самом деле она об этом почти ничего и не знает, за исключением того, что описывает Повел.

– Но об этом можно судить по – разному, – продолжает Альвар. – Одна печальная версия гласит, что Повел так и не испытал радости любви, а потому не смог описать ее как следует. Другая – что он, наоборот, был слишком хорошо знаком с этим чувством и из-за этого тоже не смог нормально все описать.

Альвар смотрит на Стеффи так, будто она понимает, что он имеет в виду. Взрослые обычно так не смотрят. Обычно приходится слушать их и делать заинтересованный вид, надеясь, что они скажут что-то стоящее. Но, как всегда, ничего стоящего они не говорят.

– Повелу удалось сохранить секрет своей любви при себе. А мы можем лишь сидеть и гадать, что он чувствовал. Вероятно, он этого и добивался, – заканчивает свою мысль Альвар.

Стеффи садится в кресло. Где-то в глубине души проносится мысль, что она сейчас должна быть на уроке биологии. В комнате Альвара пахнет мылом и старым граммофоном. Этот запах притягивает.

– Я ничего не знаю о радости любви, – говорит она.

Альвар втягивает носом воздух, прежде чем ответить.

– У тебя, вероятно, есть мама и папа, которые тебя любят.

– Да.

– Тогда ты уже кое-что об этом знаешь. А остальное придет со временем.

– Может быть.

– Будет, будет. Сколько тебе лет, Стеффи Эррера?

– Пятнадцать.

– Пятнадцать лет. Да, как и любой другой возраст, это хороший возраст, чтобы познать любовь и ее чудеса. Я рассказывал тебе об Аните?

– Не особо много.

– Что-то припоминаю… Но ведь я рассказывал тебе о Стокгольме?

– Ты лишь говорил, что ездил туда и что там была Анита.

– Значит, я не рассказывал, как все произошло.

– Нет.

– Мгм …. Я был еще мальчишкой, когда отправился в Стокгольм. Это было в сорок втором году.

Альвар был еще мальчишкой, когда сел на поезд до Стокгольма. Шел 1942 год. В то время добираться куда-то на поезде было весьма опасной авантюрой. Мать предупреждала его, что в поездах перевозят оружие и оно может взорваться в любой момент. Да и немцы могут затаиться где-нибудь в товарняке и схватить первого попавшегося путешественника, который сел не в тот поезд и не в то время[6]. Чем больше мама говорила о поездах, тем больше они представлялись Альвару железными чудовищами и тем больше он убеждался, что должен ехать именно поездом. Стокгольм притягивал его, словно магнит.

Ростом он был уже выше своего учителя и довольно долго играл на отцовской гитаре – играл до тех пор, пока она не пришла в негодность. В общем, он решил, что его время пришло.

– Не ищи смерти, – строго сказала ему мать. – И покончим на этом.

Тогда он отправился к отцу. Отец был человеком, который обладал здравым смыслом и мог принять разумный аргумент с его стороны.

– Я даже никогда не слышал, как звучит настоящий кларнет!

Отец хмыкнул и почесал подбородок.

– Ну что я буду здесь делать? – настаивал Альвар. – Работать в лесу, когда мой внутренний голос говорит мне, что я создан для чего-то большего?

Его реальный голос немного дрогнул на этих словах, но это можно было списать на эмоциональность, а не на юношескую незрелость.

Отец все еще почесывал подбородок. Это был хороший знак.