Сердце и корона

Изабелла взяла ее под руку и едва ли не втащила в комнату, где ожидал жених. Они нерешительно приблизились друг к другу. Миньяр взял тонкую ладонь Жанны и поднес к губам. Вдруг хлопнула дверь, и бесцеремонно зашел Орсини, сразу разрушив идиллию. Под мышкой он нес папку с бумагами. На пороге он замер, пытаясь понять, что произошло, отчего Миньяр и Жанна поспешно отскочили друг от друга и мучительно краснеют, глядя себе под ноги. И почему королева кусает губы в досаде. Наконец, он все понял, бросил на Изабеллу взгляд, полный жгучей ненависти, и вышел, громко хлопнув дверью. Королеве стало стыдно до слез. По существу она предала его, использовав его признание для того, чтобы устроить судьбу подруги. Она вышла вслед за ним и позвала его, но Орсини не откликнулся. Она побежала следом по коридору, и каждый ее шаг гулко отдавался в тиши, но она настигла своего министра только у дверей его комнат. Впервые она увидела яркий румянец на его бледных щеках.

— Вы не поняли, — задыхаясь, сказала она, — разве я не обязана позаботиться о счастье моих подданных, всех без исключений? Всех моих друзей. Разве вы не отказались претендовать на ее руку? Иначе бы я не стала… содействовать их… сближению. Поверьте, я забочусь о Жанне.

— Вот и подите к ним, мадам, — бешено сказал Орсини и захлопнул дверь прямо перед самым носом королевы. Она осталась стоять снаружи, изнемогая от желания постучать, но не смея выставлять себя на посмешище.

Несчастная, с неприятным грызущим чувством вины в душе, Изабелла вернулась в свои покои. Жанна и Миньяр ушли, боясь присутствовать при безобразной ссоре между королевой и министром. Изабелла присела, закрыв ладонями пылающее лицо. Ее сердце ныло. Она готова была просить у Орсини прощения, если б только это безрассудство чем-то помогло ей.

Орсини был вспыльчив, но не особенно злопамятен, и позабыл о "проступке" Изабеллы скорее, чем можно было ожидать. Собственно, он ничего невероятного к Жанне не испытывал, и его обида прошла столь же быстро, как вспыхнула. Для Изабеллы было огромным облегчением видеть, что Орсини перестал сердиться на нее и вновь повеселел.

Вскоре сыграли свадьбу, и Жанна стала — мадам де Миньяр. К удовольствию Изабеллы, они остались при дворе, и она не лишилась подруги. Зато соперницами, она полагала, им уже не быть. Тем не менее, даже без невесты, Орсини был далек от нее. Она напрасно терзалась — он не переменился, был ее первым министром, вел себя несколько вольно, но в пределах приличий. Они часто виделись, но беседы их не выходили за пределы вопросов управления государством и расходов казны. Он не избегал ее, но и не искал встреч.

Как-то раз произошло одно событие, сильно потревожившее обоих. Виной тому была рассеянность Изабеллы. Однажды утром, после одинокого завтрака, Изабелла села писать письмо брату Оливье. На столе у нее был живописный беспорядок — листы бумаги, перья, черновики документов, на которых можно было узнать то ее руку, то руку ее первого министра, — все было разбросано без видимой системы, и никто из слуг не решался прибрать их. Поразмыслив, королева достала свой дневник в кожаном переплете, на котором было вытиснено ее имя и год рождения. Надеясь в преклонном возрасте написать мемуары, увековечившие бы ее жизнь, и не полагаясь на девичью свою память, она вела дневник, не столько отмечая там все события, взволновавшие ее, сколько поверяя ему свои сердечные тайны, сделав своим единственным наперсником. Потому имя Орсини было частым гостем его страниц. Заботясь об аккуратности записей, Изабелла вначале писала все на отдельных листах, а удовлетворившись написанным, подшивала листок в дневник. Так что, вооружившись пером, Изабелла взяла чистый лист и набросала все то, что жгло ее изнутри, что она так сильно хотела высказать вслух — и не могла. Хотя никто не смел даже в руки взять ее дневник, она на всякий случай вместо имени своего министра и возлюбленного ставила одну только его первую букву "О". Как никак, у нее могли найтись недоброжелатели, которые бы использовали ее секрет против нее же. Пробежав глазами написанное, Изабелла осталась недовольна. Многие фразы показались ей избитыми, кое-какие — чересчур вольными. Решив позже начать все заново, она взялась за письмо к брату. Письмо было личное, она давно предоставила Орсини общаться с Оливье на государственном уровне. Однако в качестве первого министра Орсини всегда читал ее письма, и скрепя сердце, она с этим мирилась, потому что знала за собой такой грех — увлекшись, писать брату не то, что ему, королю соседней страны, следовало бы знать. Увы, она была обыкновенной женщиной и видела в Оливье лишь любимого, единственного своего брата.