Сердце мастера

– Давайте помогу, – буркнул кто-то справа, обдав ее ядреным перегаром. Жидкий мужичонка в надвинутой на мутноватые глаза бобровой шапке подхватил ее поклажу и спустил вниз. Затем, не дожидаясь благодарностей, закинул свою спортивную сумку на плечо и рванул к выходу. С сердитым русским джентльменством ей приходилось сталкиваться и раньше – в отличие от лицемерной парижской куртуазности эта грубоватая галантность была ей по душе.

До Смоленской на метро она долетела всего за четверть часа, не переставая удивляться монументальности окружавшего ее декора, длине переходов, суетливой деловитости бегущих во все стороны людей и отсутствию бездомных, которыми была населена парижская подземка в зимние месяцы.

Проточный переулок Оливия отыскала моментально – память ее не подвела, хотя со дня бабушкиной смерти прошло больше десяти лет…

Мама любила эту квартиру в старом, послевоенной постройки, доме – в ней жили дорогие ей воспоминания. После смерти бабушки продавать ее она отказалась, как ни настаивал на этом отец. Иногда в ней останавливались их ташкентские родственники, а одно время квартировал приятель деда – его коллега по НИИ. В последние пару лет там никто не жил…

Зайдя в подъезд, скупо освещенный висящей на шнуре, как граната с выдернутой чекой, лампой, Оливия поднялась на четвертый этаж и позвонила в квартиру номер восемь.

– Боря, ну что ты сидишь, открой! – раздался простуженный голос маминой подруги, Раисы.

Дверь открыл кряжистый мужчина с тугим пузцом, обтянутым майкой. Его плечи и грудь были покрыты курчавой порослью, сильно контрастировавшей с гладким безвольным лицом. Окинув Оливию и ее багаж оценивающим взглядом, Боря сообщил невидимой Раисе:

– Ра́юшка, к нам барышня пожаловала! Из приезжих…

– Ой, так это же Оливия, наверное… Анна-то мне звонила, говорила, а я и забыла совсем, – запричитала невидимая Ра́юшка. – Раздевайся, проходи, деточка, на кухню. У меня тут процедуры… Сейчас закончу и отдам тебе ключи.

Посторонившись, Боря пропустил Оливию в прихожую, приняв у нее пальто. Указав ей бесцветными рыбьими глазами в сторону кухни, он принялся суетливо подтирать лужу, натекшую на линолеум с колесиков ее чемодана.

В крошечном помещении пахло вареной картошкой и какими-то лекарствами. На столе желтела бутыль с растительным маслом и лежало несколько луковиц. Согнувшись над плитой, в черном цветастом кимоно стояла пышнотелая Раиса. На голову у нее было накинуто байковое одеяло. Услышав робкое приветствие Оливии, она обернулась, спустив его на плечи тем жестом, которым знойные цыганки сбрасывают шаль. Ее распаренное полное лицо в обрамлении обесцвеченных волос сияло неподдельной радостью.

– Красавица моя! Ну, ты подумай! Сколько ж лет! Дай я на тебя посмотрю… Боря, иди, глянь, какая Афродита выросла – на Анну-то как похожа!

Боря уже стоял в дверях, протягивая Раисе махровое полотенце. Промокнув лицо, та накрыла дымящуюся кастрюлю крышкой.

– А я тут приболела… Вот, картофельные ингаляции делаю – народный метод! Боря, ну что ты стоишь? Налей гостье чаю, «шарлотки» отрежь… А мне луку натри с маслом. Сейчас в нос закапаю – и к вечеру буду как новая! – рокотала полногрудая Раиса, пододвигая Оливии стул.

Спохватившись, та протянула ей пакет с головкой сыра и вином, которые купила в аэропорту перед вылетом.

– Санкционные подарки? – оживился Боря, перехватывая презент.

Раиса тут же стреножила его взглядом.

– Ну, расскажи же, девочка моя, как ты там в Парижах своих живешь? И какими к нам судьбами?..

Из душных Раисиных объятий Оливии удалось вырваться лишь затемно. Заполучив ключи от бабушкиного жилища, она на прощание расцеловала хозяев, пообещав, что еще обязательно к ним зайдет, и вытолкала свой чемодан на лестничную клетку. Боря закрыл за ней дверь, щелкнув двойным замком. Глухим отголоском из недр квартиры послышался начальственный голос Раисы:

– Боря, ну что ты стоишь! Вынеси этот сыр на балкон! А то ведь пахнет, как в прозекторской…

VIII Встреча

Войдя в темную квартиру, Оливия щелкнула выключателем, который с трудом нащупала рядом со входом. Прихожую залил теплый яблочный свет от настенных светильников. На вешалке темнела позабытая кем-то шляпа, а на консоли с зеркалом пылились старые газеты с телепрограммой и телефонная книжка с Московским Кремлем на обложке.

С облегчением скинув неудобные ботинки, Оливия обошла квартиру, в которой не была так много лет. В ней мало что изменилось: ремонт после бабушкиной смерти мама не затевала, последующие жильцы ничего в обстановке не меняли. Все те же стены в разводах, несколько старых фотографий – мама маленькая в коляске, мама-школьница с несуразными капроновыми бантами, вся семья на отдыхе в Сочи. Рядом репродукция Айвазовского в рамке, отрывной календарь-«лечебник», чей отсчет закончился 12 июля 2007 года…

На журнальном столике – любимое бабушкино «Домоводство».

Оливия взяла в руки тяжелый фолиант – он пахнул пылью и крыжовенным вареньем. Вместо закладок – пищевая этикетка с надписью «Концентрат кваса» и газетная вырезка с рецептом моченых яблок.