Сердце меча

Дик был убежден, что выбрал неверный ход в хрустальной пещере потому, что следовал неверным огням. И сделал он неверный выбор в момент последнего прыжка, потому что в секторе Кентавра и Ласточки все было правильно. Нужно лечь на обратный курс, вернуться в дискретную зону и сделать правильный прыжок. Но это будет возможно только тогда, когда он определит, куда же его занесло.

Дик поднял визор и посмотрел на экран, на эту туманность в надире, похожую по форме на песочные часы. Хороший ориентир, который легко будет найти в базе данных.

Правда, есть и второй вариант. Почти год назад он видел эту Диадему. А вдруг она запомнилась ему более яркой, чем есть на самом деле? А вдруг он просто проглядел туманность, похожую на песочные часы, а капитан не обратил на это внимания? Вдруг это он свихнулся, а не сантор и не навигационные приборы? Вдруг все, что нужно делать — это продолжать путь?

Дик привык доверять приборам больше, чем себе — неопытному юнцу. Если бы несовпадение реальности с конхидзу было не столь вопиющим — кто знает, может, он продолжал бы вести корабль по приборам, полностью отказав в доверии себе. Но не могло же так быть, чтобы меньше чем за год возникла туманность там, где ее не было! Или могло? Господи, да он же имеет под рукой человека, который может объяснить ему, что и как. Не нужно мучить голову, нужно просто посоветоваться с лордом Гусом!

От этой мысли сделалось намного легче. Всегда легче, когда есть кто-то, с кем можно разделить заботы. Дик положил корабль в дрейф, объявил команде отдых и сам немного поспал, зная, что с лордом Гусом лучше беседовать на свежую голову.

* * *

Что почувствовал бы… эээ, скажем, Галилео Галилей, если бы ему довелось оказаться на борту корабля эээ, скажем, Магеллана, затерянного в дальних морях, где весь офицерский состав умер от чумы, и единственный более-менее компетентный в навигации человек, корабельный юнга, обратился к нему с просьбой помочь с навигацией? «Вы же ученый, дом Галилео, вы же наверняка умеете обращаться с астролябией?».

Вот примерно то же самое почувствовал и Августин.

До сей поры его никак не интересовало прикладное применение его знаний. Прикладников он даже в некотором роде презирал; точнее, относился к ним со снисходительностью средневекового схоласта, общающегося с работягами-алхимиками.