Сердце мертвого мира

  Хани присела на колени рядом с Рашем, приподняла его, стягивая рубашку. Ткань насквозь пропиталась потом, липла к рукам и телу Раша; Хан пришлось повозиться, прежде чем тело чужестранца удалось высвободить. Следом за рубашкой стянула сапоги и штаны. В одном из карманов на куртке карманника нашелся туго набитый кошель. Хани заглянула внутрь и едва не остолбенела - столько золотых монет она ни разу не видела. Интересно, где чужестранец мог их раздобыть? На всякий случай Хани обыскала каждую складку в куртке, чтоб ненароком не бросить в огонь то, что Рашу могло быть дорого. Общим счетом выудила три кинжала и тот, змеистый, который чужестранец вытащил из бока шамаи. Еще нанизанные на нитку три черные жемчужины и серебряное кольцо. Размером будто сразу на несколько пальцев. Кольцо сразу приютилось в ладони, огненные блики отсвечивали на огранке, по потолку хижины забегали искры бликов, будто от драгоценного камня. Девушка оборвала подол, - наряд фергайры больше был ей не надобен, - сложила в него все сокровища чужестранца. Подумав немного, выудила из ушей и губы Раша серьги, и тоже их спрятала. Узел сунула чужестранцу под голову.

  Ожоги светло-красными змеями ползли по всему его телу: от ушей к плечам, густыми завитками размножились на груди, миновали живот и устремлялись ниже, к паху и ногам. Хани тронула кожу, провела по одной выпуклой полосе, подивилась, что так спешно зажило. Откуда они взялись - чужестранец не говорил. Его тело не покрывала поросль курчавых волос, как было у всех северных мужчин, только тощая темная череда убегала вниз. Хани поспешно прикрыла чужестранца покрывалом. Щеки тронул стыдливый румянец. Для своих лет Хани засиделась в девках. Давно уж пора было встать с выбранным мужчиной под благословение, отдать ему целомудрие. Девушка беззвучно вздохнула, прогнала прочь воспоминания о шамаи. Словно прочитав ее мысли, Раш застонал, повернулся и ухватил ее за запястье. Хани освободилась, обернулась на шорох: откатив полог в сторону, за ними наблюдала Фила, но, как только ее обнаружили, девчушка тут же спряталась.

  Она присела рядом, помешивая в котле, пока вода не вскипела. Вместе с паром маленькая хижина Мудрой наполнилась запахом весеннего леса, ароматы многотравья дурманили.

  - Спать ты что ли пришла, - растревожил вздремнувшую Хани сиплый старушечий голос. Следом в подол свалилась груда обрезков овчины. - На вот, оботри его как следует.

  Хани послушно исполнила указания. Каждый раз, когда она касалась кожи чужестранца, тот вздрагивал, кривился, будто от боли.

  - Чудное на нем, - сказала Мудрая, подбрасывая в котелок с отваром что-то из подола юбки. Вода миом покраснела, вспенилась розовым кружевом. - Где ты сыскала этого чужестранца, девочка? От него смердит могилами, точно от самого Гартиса ушел. Руки все в крови, наверняка не одну жизнь загубил. Что за уговоры меж вами, ну, говори.

  Сказав это, посмотрела пронзительно, будто забралась душу и там все перевернула. Девушка отвела взгляд, не зная, что отвечать. Эта старая женщина научила ее всему, что она теперь знала: лечить, заговаривать погоду на дождь, говорит с духами родных просторов и вычаровывать мелкое колдовство. Как теперь ей солгать? Что сказать, чтоб после не проклинать себя за трусость? Не бывать такому, чтоб северяне прослыли жульем. Но и сказать, как есть, означало бы обречь и себя, и чужестранца на погибель. И где была ее голова, когда она пускала коня по тропе в деревню? Бежать надобно было, бежать прочь и никогда не возвращаться в Северные земли.

  - Ну? - поторапливала Мудрая.

  - Он жизнь мою спас, - ответила Хани.

  - Это я уж слышала. Легла что ли с ним? - прищурилась старуха. - Любовь ежели, так и понятно, отчего тебе глаза залило так, что не видишь, с кем связалась.

  Хани кивнула. Пусть лучше на это кивает, может, расспрашивать меньше станет. К тому времени, как она насухо вытерла Раша, отвар в котле трижды поменял цвет. Мудрая подкидывала в воду какие-то травы, хмурилась и бубонила себе под нос непонятные Хани речи. Потом велела Хани снять котел и выждать, пока остынет. Варево сделалось серым и постепенно загусло, сделалось тягучим, как первый мед.

  - Теперь натирай его, - приказала старая женщина. Сама селя на мешки, раскурила от головни трубку и выпустила через ноздри горький дым. - Только как следует натирай, чтоб кожа вся его была укутана, а то огонь не потушить.

  - Какой огонь? - переспросила Хани. Она думала, что Раш расхворался от того, что перемерз.

  - Тот, что у него всередке горит, - нехотя ответила Мудрая. С видом древней вороны она потягивал табак, и приглядывала за каждым движением девушки. - Не хворь у него. От того, что с ним, нет у меня ни бальзамов, ни отваров. Или помрет, или очухается - тут уж как боги рассудят. Только бежать тебе от него надобно, не защита он тебе.