Ты решился на то, чтобы взять на себя их бесчестие. И действительно — ведь кто-то должен взять это на себя! Они сами не сделают этого. Они прекрасно знают, как поступать бесчестно, но думают, что бесчестие их поступков бесследно растворится и утонет в забвении времени. Они ничего не знают о Книге жизни и о памяти вечности. Они стряхивают с себя свой позор и с облегчением идут дальше. И весь этот позор тысячелетий обрушивается на Тебя подобно ливню, подобно необозримому потоку. Эта проказа поражает Тебя миллионы раз, Ты погружаешься в безымянную клоаку. Ибо что такое, в конце концов, стыд? Не так уж тяжело стоять у позорного столба — ведь те, кто снует вокруг него, те, что глазеют на выставленного на позор, все без исключения сами грешники, а кто-то из них, возможно, это даже понимает. Не так уж и трудно раздеться догола среди собравшихся на изысканный ужин — ведь у каждого есть свое собственное тело, скрытое под одеждой. Не так уж трудно обнародовать свои пороки перед всем миром — нам и так известны все мыслимые человеческие преступления, ибо о них можно прочитать в любой ежедневной газете. Но стыд сам по себе, стыд-как-таковой, тот стыд, что пережил каждый и что не хочет более пережить, — вот это что такое? Тебе
придется пережить его. Ты будешь стыдиться перед всем миром, перед мертвыми камнями на Масличной горе, перед всякой тварью, но более всего — перед Твоим Отцом, Ты хочешь погрузиться во все бездны и пробраться в каждую дыру — но Ты Сам бездна и дыра. И не думай, что никто Тебя не заметит. Мы все смотрим на Тебя, мы видим наш стыд на Тебе, и в Твоем лице мы презираем его.
Тебе не удастся избавиться от отвращения, которое Ты сейчас переживаешь. Ибо сейчас отвратителен Ты Сам, все, что может быть пошлого, пронизывает Тебя, и не только Ты Сам, но и все мы брезгливо отшатываемся от Тебя. Мы — это сообщество порядочных людей, а Ты в стороне от него. Мы можем прощать друг другу наши маленькие слабости и вновь снимать друг перед другом шляпы, от Тебя же можно лишь с негодованием отвернуться. Мы — общество, мы — замкнутый круг, и было бы невыносимо даже подумать о том, что существо, подобное Тебе, могло бы принадлежать к нашему кругу.
Настиг ли Тебя, наконец-то, страх? Тот страх, который неведом людям? Это не страх перед грозящим несчастьем, перед какой-нибудь катастрофой — у такого страха есть границы, у него есть объект, на который и направлено сознание человека. И надежда — этот постоянный спутник страха — всегда остается при этом с нами. Возможно, мне еще удастся выбраться из горящего дома; возможно, мне еще удастся добежать до выхода из обваливающейся шахты; возможно, в последний миг меня все-таки помилуют. Но страх, переживаемый Тобой — бесформен. Это океан страха, у которого нет берегов, это страх-как-таковой. Тот страх, что есть корень греха. Страх перед Богом и Его неизбежным судом. Страх Ада. Страх более никогда не увидеть в вечности Отчего лика. Быть навсегда оставленным любовью и всяким творением. Ты падаешь туда, где нет дна. Ты пропал. Ни малейший проблеск надежды не ограничивает этого страха. Ибо на что Тебе еще надеяться? На то, что Отец еще может помиловать Тебя? Он не будет, Он не может, Он не хочет этого делать. Именно ценой Твоей жертвы Он хочет оплатить помилование мира. Мира — не Тебя. О том,
что по ту сторону Твоего страха, речь не идет вообще. Милосердие? Но ведь Божье милосердие — это Ты Сам, и оно состоит в том, что Ты идешь ко дну. Кто-то должен стать козлом отпущения, и это именно Ты. Ты, между прочим, Сам этого хотел. Ты не хочешь, чтобы гнев Божий пал на людей? Тогда он падет на Тебя.