Сердце Мира

И она с пренебрежением бросила на пол бесценную рукопись.

Соседняя дверь, деревянная, была закрыта, но сильный удар ногой вышиб замок, и мы вошли в новую небольшую комнату, где лежали перевязанные желтыми и красными лентами металлические бруски.

— Медь и свинец! — сказал сеньор, глядя на них.

— Нет! — возразила Майя. — Золото и серебро, за которыми вы так гонитесь по ту сторону гор… Смотрите, что написано на стене: «Получено с южных рудников, отложено отдельно для храма Сердца и для храмов Востока и Запада».

Я не верил своим глазам. В одной кладовой, притом всеми забытой, золота было больше чем достаточно, чтобы привести в исполнение мои самые смелые планы.

— Быть может, вы это все получите, Игнасио, но я боюсь, что здесь вы найдете себе только могилу, как и я, и сеньор!

Продолжая осмотр, мы наткнулись на кладовую с разными сосудами, употреблявшимися при богослужении, очень тонкой и чеканной работы, золотыми и серебряными. Сеньор случайно толкнул ногой какой-то большой ящик, который оказался незапертым. В нем мы увидели священные одежды жрецов, тканные золотом, и пояс с крупнейшими изумрудами. Майя взяла пояс и передала мне со словами:

— Это очень пойдет вам, наденьте пояс, ведь он вам нравится!

Я взял пояс и надел, но не поверх одежды, а под нее. Впоследствии я этими изумрудами заплатил за асиенду и окружающие ее земли. Вот происхождение того изумруда, который теперь принадлежит вам, сеньор Джонс.

Шум шагов заставил нас прекратить поиски. В комнату вошли люди, принесшие несколько блюд с кушаньями. Они дожидались, пока мы не насытились, потом собрали остатки еды и посуду, наполнили светильники маслом и ушли, за все время не проронив ни одного слова, ни доброго, ни худого.

Посидев еще некоторое время, мы разошлись по своим отдельным комнатам и кончили тем, что заснули. Потом встали, разговаривали, ели, когда нам приносили еду, ложились спать и опять вставали, совершенно потеряв счет часам и дням, так как к нам не проникал ни один луч дневного света.

Судя по числу приходов тюремщиков с едой, должен был, по моему расчету, идти третий день, когда к нам опять пришел Тикаль, в сопровождении всего четырех стражников.

— Их немного, но достаточно, чтобы нас прирезать! Нам нечем защищаться! — сказал сеньор.

У нас действительно было отобрано все оружие.

— Не бойтесь, друг, — успокоила его Майя, — они не сделают этого так открыто.

— Что тебе нужно, предатель? — грозно спросил Зибальбай. — Если ты пришел убить меня, то действуй скорее, потому что я должен предстать пред лицами богов, которых я молю о мщении за меня!

— Я не убийца! Если ты умрешь, то только согласно закону, который ты нарушил… Мне хочется переговорить с тобой наедине.

— Говори при них или сохрани свои слова несказанными! Тикалю пришлось уступить. Он велел страже отойти в сторону и тихо заговорил.

— Слушай, Зибальбай! Позавчера утром я видел твою дочь на вершине пирамиды и говорил ей, что люблю ее по-прежнему и что взял себе другую жену только поверив словам Маттеи. Я сказал ей, что если она согласится быть моей женой, то я отпущу Нагуа, а тебе уступлю место касика на всю твою жизнь. Я сказал ей также, что если она откажется, то я буду врагом тебе, ей и ее друзьям. Она ответила с презрением. Что случилось затем, ты сам знаешь.

Зибальбай повернулся к Майе.

— Этот человек говорит правду?

Она собиралась отвечать, не знаю что, но Тикаль продолжал:

— К чему ее ответ? Этот чужеземец (тут он указал на меня) слышал мои слова. Теперь я вновь повторю свое предложение, на тех же условиях. Все это я готов сделать из любви к ней, потому что она свет моих очей, дыхание моей груди, и без нее нет мне никакой радости в жизни.

Зибальбай сложил руки и громко воскликнул:

— Благодарю вас, о боги, что услышали мои молитвы и указали путь к устранению междоусобицы! Возьми Майю, Тикаль, если ты хочешь. С Маттеи придется бороться, но вместе мы его легко одолеем! Радуйся, Игнасио, ты совершишь свое великое дело!

Я не радовался, потому что знал, что моя мечта будет принесена в жертву прихоти женщины. Поэтому я сказал Зибальбаю:

— Погоди. Майя еще ничего не сказала.

— Что же ей говорить?

— То же, что я позавчера сказала Тикалю, — медленно заявила девушка, — что мне нет до него дела.

— Нет дела! Нет дела! Ты забыла, дочь, что он — твой жених?

— Отец, я не выйду замуж за человека, который изменил клятве и не мог подождать всего один год.

— Будь благоразумна! Тикаль ошибся и теперь хочет все исправить. Я ему прощаю, ты тоже должна простить… Не думай больше, Тикаль, о сумасбродстве девчонки, а вели принести пергамент и чернил, чтобы написать договор. Я стар, и у меня мало времени; не пройдет, пожалуй, и года, как ты получишь по праву то, чего теперь добиваешься силой.

— Я принес с собой договор, но Майя согласна?

— Да, да, она согласна!

— Я не согласна, отец! Я обращусь к народу за защитой, я лучше наложу на себя руки.

— Тикаль, оставь нас на некоторое время. Она с ума сошла. Вернись через несколько часов, она будет тогда иного мнения.

Когда мы опять остались одни, он обратился к дочери: