Сердце на двоих

- Вам на самом деле даже не удастся вообразить все это, Корделия. - Теперь его голос звенел несомненной серьезностью. - Всю эту традиционную церемонность, известные лица, носителей знаменитых имен. Очень впечатляет. Порой хотелось ущипнуть себя - неужели все это реально.

Полгода назад он был бедным отщепенцем, жил в глухой горной деревушке, в испанском захолустье. Теперь он сидел среди избранных, как его предки. Перемены, которые с ним произошли и отразились на нем, стали, наконец, очевидны. Не удивительно, что в его новой жизни для нее не было места.

- О, я уверена, что вы скоро привыкнете к этому. Да, я читала в светской хронике о ваших матримониальных замыслах.

Гиль засмеялся:

- Я тоже это читал.

- И это вас не раздражает?

- А почему это должно раздражать? Борзописцам тоже надо зарабатывать на хлеб, - он пожал плечами. - И потом, как намекает Эвелин, когда-нибудь мне придется свершить это на благо семьи и государства.

Она ждала, что тут-то и прорвется в его голосе ироническая нотка, но не услышала ее и поняла, что он говорит абсолютно серьезно.

- Даже так, и неважно, что собой представляет избранница?

- Нет, конечно, это важно, дорогая Корделия, - спокойно сказал он и перескочил на другую тему. - Вы знаете, что Ран участвует в скачках? Я хочу увлечь его выращиванием лошадей, чтобы превратить хобби в доходное и приносящее удовлетворение дело. Нельзя полагаться на волю случая, если хочешь, чтобы победитель вышел из твоей конюшни.

- О, опять лошади. Гиль! - запротестовала она. - Но вы же человеческое существо, а не скаковой жеребец! Что, для любви в вашей жизни места нет?

- Я не уверен, что знаю, что такое любовь, Корделия, - сказал он задумчиво. - И не уверен, что хочу это знать. Моей матери это чувство не принесло ничего хорошего. Как я понимаю, существует естественное физиологическое желание. И есть брачный обычай, который соотносится с обществом и собственностью. И любовь не нужна в обоих случаях. Предпочитаю четко сказать женщине, чего я от нее хочу, чем забивать ей голову романтической ерундой.

Они дошли до ее дома, и Корделия сказала, пока непослушные пальцы орудовали ключом:

- Да, достаточно прямолинейно!

- Я же говорил вам, что в основе своей я все тот же, - ответил на это Гиль. - Обязанности, налагаемые парламентом или Морнингтон Холлом, не могут изменить моей сути, того, что я чувствую или не могу чувствовать.

На сердце Корделии навалилась свинцовая тяжесть отчаяния и безнадежности, и ничего нельзя было с этим поделать. Не того человека полюбила она, но что теперь исправишь? Она жаждала его обнимающих рук, его целующих губ, а он объяснял, что это для него - всего-навсего секс.

Он настоял на том, чтобы помочь ей отнести пакеты наверх в квартиру.

- Не носите вы больше такой тяжести, если не хотите, чтобы ваши руки стали, как у Кинг Конга, - посоветовал он, освобождаясь от ноши. - Будет жаль, ибо это разрушит гармоническое совершенство вашего тела.

Хорошо, что в полутьме прихожей не видно, как она покраснела. Глупо чувствовать себя юной школьницей из-за случайного комплимента. И как ужасно, что она не хочет его отпускать, не узнав, когда и где увидит его снова и будет ли еще говорить с ним наедине.

- Хотите кофе.., или чего-то другого? - спросила она, застеснявшись.

- Все зависит от того, что вы подразумеваете под чем-то другим, - сказал он мягко. - Лучшим угощением для меня в вашем доме Корделия, могут быть наши с вами любовные игры. Так что, если это не входит в ваши намерения...

- Вы что, не умеете иначе общаться с женщиной? - в отчаянии прокричала она. - Вы что-нибудь слыхали о дружбе?

- Да, - уверил он ее. - Может, мы и могли бы стать друзьями, но прежде нам нужно побывать любовниками. Это чувство... Эта нужда, она всегда с нами. Пока мы не решили этой проблемы, я, оказываюсь рядом с вами, поглощен желанием. Либо так, либо никак.

Он не прикасался к ней, но его глаза схватили ее всю: от рыжих кудрей и порозовевшего лица до ног во всю их длину. Взгляд был так откровенен, как ласка, которую они оба в этот миг воображали, и Корделия чувствовала, что каждый нерв в ней был напряжен в предчувствии сладостной развязки.

Ведь так легко открыть дверь спальни и впустить его. Дать ему тело, которого он жаждет сейчас, и надеяться, что потом он полюбит ее за ее душу. Она была не так уж наивна и знала жизнь и знала, что такое и вправду бывает.

Только не верила она, что так будет с Гилем. Нет в ней тех сексуальных талантов, которые удержали бы его надолго. А уж теперь, когда он четко объяснил, что любовь ему неведома и чужда, с этой надеждой надо расстаться. Он сломает ее, и ей уже никогда не оправиться от этого.

- Тогда, к сожалению, никак, - она старалась, чтобы голос ее звучал беззаботно. - Не хочу секса ради секса.