Надеялись, что ко мне кто-нибудь придет. Может быть, попытаются вывезти в лес. Немалая у них была забота — стеречь меня. Но никто не приходил, и скоро им это надоело. Те же два «опекуна» отвезли меня в гестапо. Допрашивали несколько дней об одном и том же: кто приходил к отцу, с кем он встречался, как жил и так далее. Назавтра то же самое, в другом порядке, чтоб запутать. Потом очные ставки. Кого я узнаю из этих людей? Приводили человек пятнадцать. Я узнала только одну женщину, сестру из детской больницы, но она посмотрела на меня очень враждебно, и я не призналась, что знаю ее. Когда привели Васю, я не могла отрицать наше знакомство. Сказала, что это шофер больничной машины. Вася, избитый, весь синий, приветливо кивнул головой: одобрил мое признание.
«Он часто приезжал к вам?» — спросил следователь.
«Не очень часто», — ответила я.
«Почему в тот день, перед убийством, он приезжал три раза?»
«Привозил отца. Потом картошку. Мешок муки».
«А еще кого?»
«Три мешка партизан», — засмеялся Вася.
Гестаповец ударил его по лицу. Я заплакала. Вася крикнул:
«Ничего, девушка! Не горюй! Мы еще потанцуем на твоей свадьбе!»
Я начала протестовать. Почему меня держат в гестапо? За что? Это бесчеловечно! Такое горе, а меня допрашивают, как преступницу. Я буду жаловаться!
Тогда появился тот офицер, которого я заметила на похоронах.
«Она не знает, почему ее здесь держат? Бедная девочка! — саркастически бросил он по-немецки. Сел за стол, положил перед собой пистолет. Злобно сказал через переводчика: — Хватит этой дурацкой комедии. Ты отлично знаешь, почему тебя держат. Твой отец был связан с партизанами. Ты помогала ему. У вас скрывался комиссар. Мы поймали его. Он во всем сознался».
«Кто же убил моего отца?»
Он подскочил.
«Жалею, что это сделал не я!»
«А кто?»
«Она что, собирается допрашивать меня?»— рявкнул офицер.
Я заговорила по-немецки.
«Я хочу знать, кто убийца моего отца, А комиссара вы выдумали. Если герр Грот, хирург госпиталя, и есть этот комиссар, тогда верно, он скрывался у нас».
Он подошел ко мне, долго пронизывающим взглядом смотрел в лицо, в глаза. Потом растер у меня на щеке горящую сигарету. Процедил сквозь зубы:
«Ах, с каким наслаждением я распял бы тебя, сука, на кресте. Но сегодня мне не до тебя. Тобой я займусь позднее. Пораздумай о своей судьбе», — и два раза с размаху ударил по лицу.