Сердце на ладони

— Погодите, — перебил его Тарасов. — Почему вы задаете такие вопросы? Никто не сомневается, что вы честно трудитесь.

— Так в чем же заключается воспитание детей? Отношения в семье? Я жил и живу с женой, ей-богу же, душа в душу. Оба работаем. Уважаем труд друг друга. Скандалов наши дети не слышали. Если спорим, то по принципиальным вопросам. Между прочим, чаще всего именно из-за этого самого воспитания. Она педагог, и, думаю, не плохой. Но, когда дело касается собственных детей, совершает ту же ошибку, что и многие матери в интеллигентных семьях. Оберегает детей от физического труда. «Я сама сделаю». Лет десять мы уже не держим даже домашней работницы. Принципиально. Все делаем сами. И я не сказал бы, что сын мой Владислав лодырь и лежебока. Безусловно, занятые работой, что-то мы проглядели. После десятилетки парень начал отбиваться от рук. За его проступки, и в частности за последний, я беру вину на себя. Вас не виню, товарищ Грибок, хотя мог бы сказать о работе комсомольской организации телестудии. Нет там никакой работы. Но об этом потом. А что касается моего сына, то думаю, товарищи, что больше ничего дурного вы о нем не услышите. Парень наконец попал в хорошие руки — в бригаду Гончарова.

— На станкостроительный? — удивился Тарасов и посмотрел на Лукашенко. Тот наконец оторвался от своих формул.

— К нам? Интересно, — однако в директорском «интересно» не звучало никакого удивления. У него был свой взгляд на молодежь: повзрослеют — поумнеют. Но зато так и подскочил дотошный Грибок.

— Еще как интересно! Прямо из тюрьмы, без пересадки, — в бригаду коммунистического труда. Куда там смотрит Клетень? Вы видите, Сергей Сергеевич, что делается!

Шикбвич почувствовал, что по спине его аро-бежал холодный ветерок, неприятный, колючий.

«Неужели они воспротивятся тому, чтоб Славик работал в бригаде?»

Больше, чем что бы то ни было другое, испугала его эта мысль. Как доказать, что нельзя гнать мальчика из бригады? Что это не только жестоко, но и несправедливо… Но аргументов, веских, убедительных, в защиту сына не находилось. Кирилл мучительно искал их.

Ему сказали раз и второй: «Садитесь». Смысл этого слова дошел до него только тогда, когда поднялся Гукан. Говорил председатель ровно, не повышая голоса, акцентируя наиболее важное пристукиванием карандаша по столу, паузами. Получалось авторитетно, солидно.

Шикович, мысли которого перескакивали с одного на другое, вспомнил, как Кушнер, заместитель председателя горисполкома, забавно изображает манеру Гукана выступать, и не удержался от улыбки.

— …Вы думаете, что если работаете вы, жена, то этого достаточно? Нет, Кирилл Васильевич. У нас работают все. Дармоедов у нас единицы. Но, кроме работы, существуют еще моральные принципы, общественное поведение человека… И они часто являются решающими в воспитании детей. Вы анализируете других, проанализируйте себя. Вы удивляетесь, почему ваш сын вырос таким? А я не удивляюсь. Бытие определяет сознание. Благосостояние нашего народа растет. И мы не против того, что вы купили машину. Вам машина нужна. Но на ней ездит ваш сын.

— Я запретил ему.

— Ездил. Машина, лишние деньги, компания… Девочки, выпивки… А у родителей между тем другие заботы. Машины им мало, нужна дача. Пробуждаются мелкособственнические тенденции.

Шикович слушал на диво спокойно. Понимал: Гукан «задает тон». Кирилл ненавидел подобный метод разбора персональных дел, который так укоренился во времена культа. Но в такого рода ситуации, очевидно, иначе нельзя. Надо поговорить с родителями таких сынков со всей строгостью!

Тарасов тоже не любил «задавания тона». Он, руководитель нового типа, умел и думать и решать по-новому. Но и он сперва воспринял выступление Гукана, как совершенно естественное. Очевидно, Гукан понял, что следовало начинать не с Шиковича. Его серьезные раздумья, уверенные ответы на замечания членов бюро в какой-то мере сгладили остроту вопроса и подсказали другим, как защищаться. Тарасов видел, что даже Леванович посветлел, а непоседливый, суетливый Гамбицкий стал реже вытирать лысину.

— Зазнался ты, Кирилл Васильевич, — переходя почему-то вдруг на фамильярное «ты», сделал Гукан неожиданный вывод из рассуждений о собственнических тенденциях. — Отрываешься от жизни. Увяз в архивах…

«При чем тут архивы?» — неприязненно подумал Шикович.

— Считаешь, что тебе все дозволено и все простится. Нет! Дисциплина в партии одна для всех! Одни нормы. Ленинские. А как себя ведёт коммунист Шикович? — Вопрос прозвучал сурово, осуждающе, уже без всякой фамильярности. — Машина, дача — одна сторона. А поведение в коллективе?.. Когда коммунист выкидывает из кабинета своего товарища по работе…

«Нажаловался, паршивец», — со злостью подумал Шикович о Рагойше.

— Комментарии, как говорится, излишни. — И Гукан грозно пристукнул карандашом.

Тарасов насторожился. Нет, Гукан непросто «задает тон».