Сердце не камень

Он делает паузу, может быть, для того, чтобы дать мне время хорошенько проникнуться внушаемой им мыслью о том, что, даже будучи безумно влюбленной в мою персону и рабски млея от моей сексуальной техники, мадам Брантом все равно — смотри-ка, ее фамилия Брантом! я вдруг обнаруживаю, что не знал ни ее имени, ни фамилии, — что, значит, мадам Брантом никогда не позволит себе рекомендовать ему кого- либо — меня, в данном случае, — кто не являл бы собою истинное чудо, единственно соответствующее его взыскательным замыслам… Что это на самом деле?

Здесь включается душ, его водопад спасает меня от ответной реплики, даже не знаю, какой фальшивой скромностью она бы прозвучала. Эта длительная пауза в диалоге дает мне время для того, чтобы обнаружить в маленькой речи Суччивора намеки, которых, кажется, там полным-полно, например, вот это: Суччивор предполагает, что я способен оказаться счастливым любовником мадам Брантом, что лестно, но не­правда или, скорее, я надеюсь, преждевременно. Второе: этот намек предполагает в свою очередь, что мадам Брантом — как раздражает, что не можешь назвать ее по имени! — известна своими сердечными увлечениями. Слезы выступают у меня на глазах. Я предпочитаю придерживаться третьего вывода, а именно того, что Ж.-П. Суччивор произвольно манипулирует лукавыми намеками, совершенно наугад. Пусть только закончит мыть свою задницу, ему приходится кричать, чтобы быть услышанным из-под своей карманной Ниагары, а я не собираюсь срывать себе глотку, чтобы отвечать ему.

Когда внезапно поворот крана резко останавливает ливень, я слышу:

— … полностью по вашей части. Значит, о'кей?

Первой мыслью застигнутого врасплох дурака является страх выглядеть дураком. Поэтому я с жаром соглашаюсь:

— О'кей, босс.

Я прицепил "босс" в конце, чтобы придать ответу оттенок иронии, спасающей честь, но он, кажется, все принял за чистую монету. И прав­да, на что же я сейчас ответил "о'кей"? Ладно, увидим, потом всегда найдется способ выпутаться. И действительно:

— Вам еще не приходилось так работать?

— По правде сказать…

— Да, я вижу. Хорошо, прекрасно. Я ищу сейчас свежие таланты. Девственные, если позволите. Еще один частный вопрос…

— Какой?

— Предпочитаете ли вы работать здесь, под этой крышей, в удобном кабинете, где вы будете один, само собой разумеется, имея под рукой все те удобства, которые может предоставить вам мой дом?

— -Ну…

— Я знал это! Вы гордый и независимый человек, как всенастоящиетворцы. Вы не можете изменить вашим милым привычкам. Старый халат Вольтера…

— Не Вольтера.

— Простите?

— Не Вольтера. Дидро. "Сожаления о моем старом халате", это Дидро.

— Нуда, конечно! Вот видите, до какой степени вы мне драгоценны.

Драгоценен, да-а… А пока что я его рассердил. Я всегда слишком поздно понимаю, что не должен был ее открывать, мою большую пасть… Все же я хотел бы узнать, в какой иностранный легион я записался. Нащупываю почву осторожной ногой:

— А теперь хотелось бы поговорить поконкретнее. Определить основные линии. Разобраться…

— Конечно же! Вы полностью располагаете вашим временем, я знаю. Начнем сразу же, пока я завтракаю. Я никогда ничего не ем перед пробежкой и построением тела.

Я так искренне вытаращился, что он расхохотался, довольный про­изведенным эффектом.

— Я офранцуживаю все, мой дорогой. Постоянно. Нельзя допустить, чтобы они нас оккупировали со своими "джоггингами" и "бодибилдингами". Надо реагировать. Я реагирую. Ни одного англо-американизма в моих произведениях. Вот ваше первое правило. О'кей?

Правило? Я, кажется, начинаю что-то понимать.

Это настоящий энтузиаст. Златоуст. Он жует, он пьет, он глотает, рукава его купального халата так и взлетают, как крылья ангела, занявшего­ся вдруг хозяйством. И, главное, чуть не забыл, он без устали говорит:

— Подытожим. Я даю основную идею, промежуточные эпизоды, пикантные анекдоты, чтобы вставить их в текст по ходу: эротика, насилие, трогательные истории, короче, сюжет. А вы придаете всему этому форму. Видите ли, у меня не хватает терпения. Идеи — сколько угодно! У меня их навалом, даже слишком много! Фразы слишком быстро рождаются у меня в голове, они наступают друг другу на пятки, толкаются, мне не удается удержать их на лету. Именно вы будете ловить и приковывать их к бумаге. Вы пишете лучше, чем очень хорошо, нет, нет, не спорьте, это факт, у вас несомненный дар. Я повторяю, что я полностью доверяю суждению нашего общего друга мадам Брантом. Вы молоды, а значит, у вас гибкий ум, вы уловите мой стиль без проблем. Впро­чем, у нас такие сходные темпераменты, у вас и у меня… Это будет блестящее сотрудничество, я это чувствую.

Он говорит, жуя свои тосты - пардон: свои поджаренные тартинки - звук отвратительный, как будто мышь грызет стропила. Уткнувшись носом в чашку кофе, я задумчиво киваю головой, как бы в изумлении перед столь огромным везением и одновременно перед трудностями священной задачи, предложенной мне. Не поднимая глаз, я говорю то, чего не следовало бы говорить:

— Понятно. В общем, я ваш негр.