Сердце не камень

— И тебе удается работать? Я имею в виду твою настоящую работу, рисование подписей?

— Удается. .

— И ты находишь время поспать?

Она улыбается:

— По правде говоря, немного.

Следующий вопрос дурацкий:

— Ты счастлива?

— Уменя есть мои кошки, Саша, у меня кошки и собаки старой дамы… Как же мне не быть счастливой?

Вмешивается Жозефина:

— У меня будет куча животных, как только я получу такую возможность.

— Где ты их будешь держать?

— Я куплю старую хижину в захолустье. Это стоит гроши. Ведь деревенские бегут оттуда. Там запустение, ты слышал об этом?

— А питаться чем? А кормить своих зверушек? Если деревенские бегут, это значит, что у них там нечего ловить, в их зеленых кущах.

— О, я еще не знаю. Надо, чтобы это созрело. Может быть, я устрою убежище или платный приют для того, чтобы эти идиоты, уезжая в отпуск, не оставляли собаку на улице. Или у меня будет мужик, который будет зарабатывать деньги. Я недурна как баба, не знаю, заметил ли ты. Подожди только, чтобы у меня кончился подростковый период. Поскорее бы!

Еще бы я не заметил! Какая же она красавица, моя дочка! Это остренькое личико, эти глаза, этот нос — который у нее от меня, это точно, но который выглядит намного лучше, блюститель порядка был прав, — эта шея, эти пугающие обещания грудей, готовых продырявить ткань майки… Я ловлю себя на том, что бормочу: "Ну и ну…" Разве настоящий отец говорит себе "ну и ну…", когда замечает подобные вещи? Трудно не видеть женщину в собственной дочери… Или же я действительно мерзавец из мерзавцев, о чем я уже упоминал.

Мы провожаем Женевьеву, которая должна забрать свой мопед во дворе дома одной приятельницы, друга животных, у них целая масонская ложа, — ну, ладно, привет, заходи, обязательно, поцелуи, до свидания Саша, да, да, уф.

Я провожаю Жозефину домой, я хочу сказать, до ее дома. Мы пересекаем Люксембургский сад. Я так любил Люксембургский сад! Больше я стараюсь сюда не ходить. Слишком много воспоминаний. Слишком много воспоминаний повсюду в Париже. Нет почти ни одной улицы, где бы не зацепился кусочек моего сердца. Если бы только одна любовь вытесняла другую! Но нет, она только добавляется и занимает свое место в хвосте когорты, вносит собственные восторги и собственные мучения, не уменьшая былого горя и не смягчая воспоминаний…

Держать ли за руку девочку двенадцати лет? Жозефина разрешает проблему: она берет меня под руку. Я смотрю на нее, она смотрит на меня, нам весело. Она говорит:

— Почему ты такой дурак, папа?

— Это еще почему?

— Ты сам знаешь. Не притворяйся. Ведь нам всем вместе было так хорошо.

— Гм… У тебя память оптимистки. Правильней было бы сказать, что это было невыносимо.

— Потому что ты не можешь удержаться от дурацких поступков.

— Я не могу удержаться, ты сама сказала.

— А мама не переносит этого.

— Твоя мама не переносит.

— А что, это было неразрешимо?

— Это не было неразрешимо. Доказательство: мы нашли решение.

— О каком решении ты говоришь?

— Не самом худшем. Твоей маме хватило смелости. Потому что я…

— Да. Ты, ты можешь жить в условиях, непригодных для жизни.

— Ну, это уже риторический прием! И даже два, кажется. Я уж не помню, как они называются.

— Хватит заливать.

— Да, правда. Я заливаю. Ни к чему снова все пережевывать. Кто старое помянет…

— Скажи, папа, может быть, ты просто трус?

— Не исключено. Ну и что? Надо нести свой крест.

— Пф… Сплошные увертки. Мама…

— Мне кажется, она не так уж плохо устроилась, твоя мама. По край­ней мере, выглядит она гораздо лучше, чем в мои времена.

— Ну, мама! Она влюблена. Она снова стала подростком.

— А с тобой этот, как бишь его, любезен? ;

— О да. Супер. И он вовсе не лезет для этого из кожи вон. Не старается изобразить запасного папашу. Он просто психолог, этот мужик.

— Класс, в общем. Ну тогда все к лучшему.

— …в этом лучшем из миров. Это из "Кандида".

— Но ты еще ведь до Вольтера не дошла?

— Нет, но я преждевременно созревший ребенок. Я ведь читаю.

Вот мы уже перед дверью. Жозефина подбородком показывает вверх:

— Ты поднимешься?

— Нет. Я предпочитаю не рисковать, это может оказаться некстати.

— Если даже нельзя поздороваться друг с другом из-за того, что когда-то вы занимались любовью….

— Жозефина! Мешает не та любовь, которой занимались когда-то. Мешает та любовь, которой она занимается с этим типом.

— Ты ревнуешь, что ли?

— Ну, можно назвать и так.

— Я все же могу сказать, что я тебя видела?

— Почему бы и нет? Ты моя дочь.

— Да-а… Мама находит, что ты мне недостаточно отец.

Она бросается мне на шею с неожиданным пылом, прижимается на мгновенье щекой к моей груди, затем отрывается, нажимает на дверную кнопку, исчезает… У того типа хватает такта не навязываться в эрзац-отцы, что очень похвально с его стороны, хотя из-за этого маленькой девочке не хватает небритой морды, чтобы потереться об нее утром.