Сердце не камень

— Эмманюэль. Речь больше не идет обо мне, боли, ревности, горечи и прочем. С этим покончено, пускай, мы об этом больше не говорим. Но речь идет о подлости, которую ты совершаешь по отношению к одной из девочек, которую мне доверили. У меня нет права позволить тебе испортить жизнь этому ребенку, искорежить ее будущее просто потому, что ты, птица на ветке, вовлек ее в легкий и беззаботный мир, полностью оторванный от реальности. Ты ведешь себя безответственно, Эмманюэль, твоя безответственность опасна. Тобой управляет только собственное удовольствие. Или, точнее, твои бесконтрольные, неудержимые порывы. Патологические. Да, патологические. Твоя одержимость сексом, которая распространяется на всех без исключения женщин, носит болезненный характер. Любая проходящая мимо юбка ввергает тебя в транс. Любая принадлежит тебе, безразлично, знает ли она об этом или нет. Она твоя, потому что ты так решил в своем помрачненном сознании или в тех темных закоулках, где вызревают такие вещи..» Она вновь попала на накатанную преподавательскую колею, и пошло-поехало… Я знаю, чего она хочет добиться, и она знает, что я это знаю. Тогда зачем навязывать мне лекцию по психопатологии с разбо­ром трудного случая? И откуда ей известно о моей одержимости любо­вью к женщинам? Я об этом никогда ей не говорил, остерегался ее! Одна только Лизон в курсе, потому что сама обо всем догадалась… И может быть, Женевьева, чьи глаза умеют видеть все… Черт побери, это опять козни Стефани! Этот демон в женском обличье достаточно хитер, что­бы осторожно выведать все у Лизон, слишком доверчивой Лизон, а за­тем сопоставить одно с другим. В любом случае о том, чего она не знает, она догадается, о чем не догадается, придумает сама. Доказательство…

Элоди раздражает меня своей назидательностью. Я не могу сдержать­ся, чтобы не подразнить ее:

— Ладно, Элоди. Если Лизон вновь займется учебой, ты простишь меня?

Элоди розовеет. Ее глаза сверкают. Она торжественно возвещает:

— Если ты сделаешь это, Эмманюэль, я верну тебе свое уважение и дружбу.

— Я буду горд и счастлив этим, поверь. Но скажи, пожалуйста, а с ее матерью я могу продолжать спать? Она ведь уже вышла из школьного возраста.

Пощечину я схлопотал по заслугам! Удар звучит сухо и звонко. Вне­запно я вижу перед собой Крысельду, ненавистную училку. Сквозь зубы она бросает:

— Ты действительно мразь. Издевайся сколько хочешь, я не отступлюсь. Это я делаю для Лизон. Чтобы спасти ее, если успею…

— Из тебя вышел бы славный проповедник, Элоди. Разреши сказать тебе одну вещь. Я инфицировал не только Лизон. Я — настоящая эпиде­мия. Сама твоя информаторша, добродетельная Стефани, приходила ко мне, застала меня в постели и просто-напросто изнасиловала. Ее благородный альтруизм от этого несколько тускнеет, ты не находишь?

Она принимает удар не моргнув глазом. Она понимает, что я не лгу, ибо достаточно знает Стефани.

— Ты все сказал? Считай в таком случае, что я сражаюсь за Лизон и за Стефани, потому что не хочу, чтобы эти маленькие дурочки соперни­чали и наносили друг другу подлые удары ради прекрасных глаз чуть ли не сорокалетнего чокнутого подонка. Пора положить этому конец.

С меня хватит. Твердо решив смыться, я хватаюсь за ручку двери. Но быстрая как хорек маленькая рука проскользнула под моей рукой, два раза поворачивает ключ в замке и вынимает его. Теперь я пленник.

Элоди скромно торжествует:

— Ты мне все сказал? Тогда моя очередь. Только пожалуйста, пройди в гостиную и сядь, мне не хочется разговаривать в коридоре.

Она права. Раз уж я попался, лучше сесть.

Покорно следую за ней.

На этот раз я получил право на гостиную. Разваливаюсь в почтенном кресле, обитом потрескавшейся кожей, явно предназначенном для мужчины, обломок очередного семейного кораблекрушения? Элоди тоже усаживается напротив меня, слегка наискосок, перед глазами у меня вызывающе расставлены ее гибельные ноги, которые больше никогда… Очень подло, если это сделано намеренно. Но ее лицо отражает только прямолинейность и суровость, никакой корыстный расчет не омрачает ее ясного чела, ноги выставлены напоказ ни больше ни меньше, чем это позволяют приличия, не их вина, если приличия позволяют так много.

Она предлагает мне выпить чего-нибудь. Почему бы и нет? И вот с виски в руке я ожидаю продолжения событий. Она не мешкает:

— Эмманюэль, ты знаешь, что один мальчик из класса Лизон давно уже влюблен в нее?

Это и есть бомба? Я пожимаю плечами:

— Конечно, я знаю. Я видел этого мальчика. Действительно, у него влюбленный вид.

— Ты знаешь, что она постоянно встречается с ним?

— Трудно не встречаться, когда учишься в одном классе.

— Что она встречается, я хочу сказать, вне класса, вне лицея?

— Нет, но если и так?

— Она говорила тебе об этом?

— Зачем? Она не говорит мне всего. И я у нее ничего не спрашиваю. Но ты, ты-то откуда все это узнала? Можно подумать, что у тебя хорошо отлаженная служба наблюдения.