Сердце некроманта

— Неужели ты в самом деле не хочешь, хотя бы перед тем как взойти на костер, узнать, что такое чувствовать мужчину внутри себя?

Костер! На несколько мгновений это слово заставило меня забыть даже о нежеланных объятьях. Костер. Значит, все решено. Чуда не будет.

Я застыла оглушенная, а Михаэль, видимо, приняв мою растерянность за согласие, развернулся ко мне, схватил одной рукой за затылок, а другой за грудь — так по-хозяйски, словно я уже принадлежала ему, — и поцеловал.

Я опомнилась не сразу — никак не получалось поверить, что это происходит со мной. Язык пролез в мой рот, противно и скользко.

И это — поцелуй? То, от чего, как пишут в романах, которые послушницы тайком передавали друг другу, трепещет сердце и наливаются жаром ланиты? Если мое сердце и затрепетало, так только от отвращения.

Я стиснула зубы. Михаэль вскрикнул, отпрянув.

— Ненормальная!

— Пошел вон отсюда! — закричала я. Вскочила, шарахнулась в угол, подальше от него. — Убирайся, пока я не позвала стражу!

— Стража ничего не сделает, — ухмыльнулся он. — Они свою мзду получили.

Михаэль шагнул ближе ко мне, я попятилась, вжимаясь в стену. Мзду? Он заплатил, чтобы… чтобы… Купил меня, точно уличную девку? Меня, посвященную Фейнрита, свою сестру в Господе?

Меня, пособницу некроманта, приговоренную к смерти.

Эта мысль опять оглушила меня. Подкосились ноги, и затошнило. Я опустила лицо, борясь с головокружением. Михаэль снова оказался рядом.

— Вижу, ты поняла. Будь ласковой, Эвелина, и я тоже буду ласковым. Говорят, близость смерти придает остроты ощущениям, эта ночь может стать самой приятной в твоей жизни. Или я буду груб, и тогда пеняй на себя.

Глава 7

— Ласковой? — вскинулась я. — А не шел бы ты…

Не знаю, откуда в моей памяти нашлись эти слова — те, за которые девочек-послушниц сестры шлепали по губам, а то и заставляли вымыть рот мылом. Но Михаэль лишь улыбнулся.

— А я всегда говорил, что в таких скромницах таится настоящая…

Конца фразы я не услышала. Взбешенная, я совсем забыла, что лишена магии и потянулась к ней. Черный водоворот увлек меня, затянув под воду, но мне было уже все равно. Если я и не вынырну, то тем лучше. Лучше умереть сейчас, чем дождаться, пока меня возьмут силой — ведь я никак не могу себя защитить, — а потом отправиться на костер.

Что-то больно и остро врезалась в ладонь. Запахло паленым, а потом в уши пробился крик, вышвыривая меня в реальность. Загремела, открываясь, дверь.

Я сжимала в кулаке медальон посвященного Фейнрита — разорванная цепочка выскользнула из ушка. Михаэль отлетел от меня на другой конец камеры, щеку его покрывали волдыри вперемешку со струпьями — четким отпечатком ладони.

— Ведьма! — завопил он.

— Господь дал мне силу защититься от тебя! — крикнула я в ответ. — Уходи!

Двое стражников подхватили меня под локти. Медальон зазвенел о пол: моя рука разжалась, когда до меня дошло, что я обожгла человека. Да, он мерзавец и греховодник, но… Я сожгла ему половину лица едва ли не до кости. Меня затрясло.

— Успокоились, все! — Неожиданно повелительный голос матушки Епифании заполнил камеру, так что даже стражники, кажется, вздрогнули. Она огляделась. — Ты, Михаэль. Подбери свой амулет и вон отсюда! Первый брат непременно узнает, при каких обстоятельствах ты получил этот ожог.

— Я пришел утешить, а она набросилась…

«Утешить». Я нервно хихикнула.

— Так же, как ты утешаешь вдовушек? Убирайся.

Михаэль испарился. Матушка сняла с шеи амулет посвященной, повернулась к стражникам.

— Оставьте нас с сестрой.

— Но матушка, что если она и на вас…

— Заберите медальон и оставьте нас, — повторила она.

Стражники — о чудо! — исчезли почти так же стремительно и безмолвно, как Михаэль. Закрылась дверь. Я бросилась матушке в объятья и разрыдалась.

Слезы лились градом, и я не пыталась их останавливать, пока поток не иссяк сам.

Оказывается, матушка Епифания что-то говорила.

— …и вот до чего довела тебя гордыня. Желание доказать свою правоту. Кому ты что доказала?

Я всхлипнула в последний раз, вытерла слезы рукавом. Голова стала пустой и гулкой.

— Что толку сожалеть сейчас? Уже ничего не изменить. Власти подписали?

— Да. Я получила аудиенцию у его величества, он сказал, что отступники в лоне ордена — дело ордена, и он не станет оспаривать решение посвященных.

Вот значит как… Тогда надежды действительно нет.

— Но меня пугают твои речи, — продолжала она. — Неужели некромант настолько отравил твою душу?

— О чем вы, матушка?

— Что значит «поздно сожалеть»? Без раскаяния нет отпущения.

Отпущение, да… Надеяться поздно — хотя я по-прежнему всем существом своим надеялась на неведомое чудо. Но все же надо подумать и о душе. Жизнь коротка, а потом — вечность.

Как-то слабо это утешало. И все-таки я попыталась отринуть неуместные мысли. Опустилась на колени.

— Исповедуйте меня, матушка.

Пауза показалась слишком долгой. Я подняла взгляд и увидела на лице матушки смятение.

— Я здесь не как посвященная Фейнрита, а как женщина, которая тебя воспитывала.

— Но…

— Ты видела, я сняла свой амулет, символ принадлежности Господу. Я здесь как частное лицо.