Сердце — одинокий охотник

— Послушай. Если ты считаешь, что это надо, мы поженимся… тайком или все равно как.

Мик помотала головой.

— Мне это не подходит. Я никогда не женюсь ни на каком мальчишке.

— Я тоже никогда не женюсь. Честное слово… Я не просто так говорю, — это правда.

Его вид ее напугал. Нос у него вздрагивал, а нижнюю губу он так искусал, что она была вся в пятнах и в крови. Глаза у него горели, они были мокрые и сердитые. А такого бледного лица она еще никогда в жизни не видела. Она отвернулась. Все было бы не так ужасно, если бы он хоть не болтал. Она медленно обвела взглядом слоистую красно-белую глину канавы, разбитую бутылку из-под виски, сосну напротив, где висело объявление окружного шерифа о чьем-то розыске. Ей хотелось сидеть долго-долго, ни о чем не думать и ничего не говорить.

— Я куда-нибудь уеду. Я хороший механик и могу получить работу в любом месте. Если я останусь, мама все поймет по моему лицу.

— Скажи… А во мне заметна какая-нибудь перемена?

Гарри долго вглядывался в ее лицо и потом кивнул: да, заметна.

— И вот еще что, — продолжал он. — Через месяц или два я пришлю тебе свой адрес. Напиши, все ли у тебя обошлось.

— В каком смысле? — медленно спросила она.

Он объяснил.

— Напиши только одно слово: «Порядок», и я пойму.

Они шли домой пешком, ведя за руль велосипеды. Их гигантские тени вытягивались впереди. Гарри сгорбился, как старый нищий, и то и дело вытирал рукавом нос. На минуту все вокруг залило ярким золотым сиянием, потом солнце зашло за деревья, и тени их сбежали с дороги. Она чувствовала себя ужасно старой, а внутри словно давила какая-то тяжесть. Теперь она уже взрослая, хочется ей этого или нет.

Они прошли около двадцати километров и постояли в своем темном переулке. Ей был виден желтый свет, падавший из их кухонного окна. В доме у Гарри было темно — мать его еще не вернулась. Она работала в портняжной мастерской на соседней улице. Иногда даже по воскресеньям. Заглянув в окно, можно было увидеть ее в глубине комнаты над швейной машиной или с длинной иголкой в руке, когда она сметывала тяжелые куски ткани. И сколько на нее ни смотри, она даже головы не поднимет. А по вечерам она готовила свою правоверную пищу — для них с Гарри.

— Послушай… — начал он.

Она молча ждала в темноте, но он так и не договорил. Они попрощались за руку, и Гарри зашагал по темному переулку. Дойдя до угла, он обернулся и кинул на нее взгляд через плечо. На лицо его падал свет — оно было бледным и суровым. Потом он ушел.

— Вот тебе загадка, — сказал Джордж.

— Ну?

— Идут три человека, родной матери дети, меж собой не братья.

— Сейчас… Сводные братья.

Джордж улыбнулся, показывая Порции мелкие квадратные голубоватые зубы.

— А кто же еще?

— Не можешь угадать? Сестры. Весь фокус в том, что тебе и в голову не придет, что дама — это человек.

Она стояла у порога и смотрела на них. Проем двери обрамлял кухню, как картину. Внутри было чисто и уютно. Горела только лампа над раковиной, и повсюду в комнате густели тени. За столом Билл и Хейзел играли в джокер на спички. Хейзел то и дело щупала пухлыми розовыми пальцами свои косы, а Билл, втянув щеки, сдавал карты с крайне серьезным видом. Возле раковины Порция чистым клетчатым полотенцем перетирала посуду. Она похудела, кожа у нее была золотисто-желтая, а напомаженные черные волосы гладко прилизаны. Ральф смирно сидел на полу, а Джордж завязывал на нем сбрую из старой рождественской мишуры.

— А вот тебе, Порция, еще загадка. Если стрелки на часах показывают половину третьего…

Она вошла в кухню. Ей показалось, что при виде ее все отшатнутся, а потом встанут вокруг и будут ее разглядывать. Но они только мельком на нее посмотрели. Она выжидательно присела к столу.

— Вот еще принцесса какая — является, когда все уже поужинали. Так мне никогда и домой не уйти.

Никто не обращал на нее внимания. Она съела большую тарелку лососины с капустой и закусила творожной массой. Но думала она только о маме. Дверь отворилась, вошла мама и сказала Порции, что мисс Браун уверяет, будто нашла у себя в комнате клопа. Надо достать бутыль с керосином.

— Не сиди насупившись, Мик. Тебе уже пора за собой следить и вести себя как барышня. Погоди, не смей убегать из комнаты, когда, я с тобой разговариваю, — я хочу, чтобы ты перед сном хорошенько помыла Ральфа губкой. Почисть ему нос и уши получше.

Мягкие волосенки Ральфа слиплись от овсяной каши. Она обтерла их посудным полотенцем и ополоснула ему под краном лицо и руки. Билл и Хейзел кончили играть. Билл, собирая выигранные спички, царапал по столу ногтями. Джордж потащил Ральфа спать. Они с Порцией остались на кухне вдвоем.

— Слушай! Погляди на меня. Замечаешь какую-нибудь перемену?

— Конечно, замечаю, милуша.

Порция надела красную шляпу и переобулась.

— Ну и как?

— Возьми немножко жира и вотри в кожу. Нос у тебя здорово облупился. Жир, говорят, лучшее лекарство от ожога.

Она стояла одна на темном дворе и отщипывала ногтями кору с дубового ствола. Это, пожалуй, еще хуже. Может, ей стало бы легче, если бы, поглядев на нее, они сразу бы все поняли. Если бы они знали.

Папа позвал ее с заднего крыльца: