Сердце огненного острова

На палубе ей становилось лучше. Закутавшись в шерстяной плед, она лежала в шезлонге и глядела на бурное море. Пароход прыгал на огромных волнах, словно пугливый конь. Через рейлинг летели пена и соленые брызги. Иногда на палубу выплескивалась особенно большая волна и осыпала лицо девушки мелкой водяной пылью. Флортье удивленно смотрела на стаи летучих рыб, сотнями взмывавших над рейлингом. Вокруг нее безумствовал ветер, трепал края пледа, пытался его сорвать и выметал из головы все мысли. Ей было тепло и уютно среди разбушевавшихся стихий – редкое для нее ощущение и тем более драгоценное.

А сейчас она потерла ушибленные места, тихонько выругалась, шмыгнула носом от жалости к себе и побрела дальше, миновала одну дверь и крепко ухватилась за короб следующей.

Во время трапез она смеялась, глядя, как на столах в кают-компании все звякало и стучало, несмотря на укрепленную поверх скатерти сетку, в гнездах которой стояли столовые приборы. Бутылки плясали, курица пыталась вывалиться из фарфоровой супницы, овощи прыгали через край тарелки. Стюарды прилагали все силы, чтобы донести до столов подносы с тарелками. Конечно, еще веселее было бы наблюдать за этим катаклизмом вместе с Якобиной. Но со вчерашнего вечера ее место за столом пустовало, как и многие другие. Флортье нерешительно подняла руку и постучала в дверь костяшками пальцев.

– Якобина? – негромко позвала она. – Это я, Флортье! Решила тебя навестить. Как у тебя дела? – Напрягая слух, она ждала ответа, но его не последовало; тогда она постучала снова. – Якобина?

Якобина неподвижно лежала на койке и даже боялась дышать. Ей не хотелось, чтобы кто-то видел ее такой. Утром, во время обхода стюарда, ей стоило огромных усилий дотащиться до двери и простонать: «Нет, сегодня не нужно. Нет, благодарю, мне ничего не нужно. Нет». Никто не должен был видеть ее сейчас. Никто – даже Флортье. Как вчера Флортье ликовала у рейлинга при виде каждой огромной волны и выглядела при этом как свежая розочка. А Якобина чувствовала себя совершенно разбитой и знала, что по ее пепельному цвету лица и налившимся кровью глазам все видят, как ей скверно, как болит у нее голова.

«Уйди прочь, – хотелось крикнуть ей, – оставь меня в покое!» Но тут ее захлестнула новая волна дурноты, и она в изнеможении закрыла глаза.

Флортье озадаченно закусила нижнюю губу. Возможно, она зря пришла сюда. Скорее всего, Якобина просто устала от нее и поэтому не показывается в кают-компании и на палубе. При этой мысли девушка приуныла.

В конце концов, ей ведь хорошо и одной. Конечно, она любит компанию, но если уж не получается, то она может жить и одна. У нее всегда остается еще один выход – скрыться в своих мечтах, а там она никогда не испытывает одиночества. Тут, на пароходе, у нее не было нужды в этом, потому что рядом была Якобина. Ей нравилось общаться с Якобиной, и не только потому, что она привыкла к укладу жизни на корабле. Все казалось более ярким и живым, если она смотрела на это вместе с Якобиной, хотя поначалу очень остро ощущала, что Якобина относится к ней настороженно. В последнее время та, казалось, стала принимать ее всерьез и, возможно, даже с симпатией. Даже если Якобина часто вела себя не так, как рассчитывала Флортье. Ведь иногда Якобина неожиданно становилась открытой и доступной, а потом снова замыкалась и уходила в себя. Тогда у Флортье сжималось сердце при мысли о том, что она что-то не так сказала или сделала и этим отпугнула подругу.

Впрочем, возможно, что Якобине сейчас действительно плохо, как госпоже Тойниссен, госпоже Вербругге, ее маленькой дочке и двум рекрутам.

Новое для Флортье, пугающее чувство робости спорило с озабоченностью, которая привела ее сюда. В конце концов, она собралась с духом и снова постучала.

– Якобина? Ты там? – Ответа она не получила. – Якобина? Можно мне войти?

Флортье толкнула дверь, проверяя, заперта ли она. Потом собралась с духом, слегка приоткрыла ее и заглянула в каюту. Наконец, еще шире открыла дверь и шагнула через порог.

– Якобина, прости, что я…

Продолжение фразы застряло у нее в горле. Якобина глядела на нее тусклым взором, ее лицо было в пятнах, бледное, даже зеленоватое, пряди волос разметались по подушке. Воздух в каюте был затхлый, кислый; полувысохшая лужа рвоты на полу источала едкий запах.

Желудок Флортье сжался от отвращения, ее рот наполнился чем-то кислым, а колени задрожали.