Сердце огненного острова

Йерун вздохнул и стремительно повернулся к Якобине.

– Ты уже видела мой зуб, нони Бина? – С забавной гримасой он раздвинул губы и показал кончиком языка на резец, который недавно зашатался.

Якобина проглотила кусочек папайи и кивнула.

– Много раз. Ты показываешь его каждый день по семьдесят восемь раз.

– Неправда, – смутился он и пошатал зуб пальцами.

– Не за столом, Йерун! – остановила его мать, и мальчуган обиженно засопел.

– Вы пойдете купаться, фройляйн ван дер Беек? – Майор через стол посмотрел на Якобину.

– С удовольствием, – ответила она и обхватила рукой нетерпеливо прыгавшего мальчишку. – Вы тоже пойдете, госпожа де Йонг?

– Да! Да! – воскликнул Йерун. – Пожалуйста, мама! Пойдем с нами!

– Ах, я даже не знаю, – нерешительно проговорила Маргарета де Йонг, крутя между пальцами изящную сережку. – Ведь я совсем не умею плавать…

Мирную тишину нарушил оглушительный удар. Все вздрогнули. Он был громче, чем громовые раскаты, нарушавшие сон по ночам. Звуковая волна резко ударила в уши.

Маргарета де Йонг вскрикнула, Ида заревела во всю глотку.

Веранда задрожала, кофе заплескался в чашках, чашки звякнули о блюдца. Столовые приборы подпрыгнули на тарелках, рамбутаны скатились со стола; где-то в доме со стены упала картина. Нингси выронила кофейник, и он разбился о деревянный пол.

Йерун метнулся к Якобине; она прижала мальчика к себе, закрыв его голову рукой. Бросив быстрый взгляд на Иду, она удостоверилась, что девочка нашла защиту у Мелати, от страха вытаращившей глаза.

– Спокойно, М`Грит. – С бесстрастным лицом майор взял жену за руку. – Сейчас все закончится.

Флортье подавила зевок. Вообще-то, она не любила вставать так рано, но по воскресеньям на веранде «Европы» было особенно оживленно. Чиновники и торговцы стекались туда в свой выходной после завтрака, рейстафела и чтения «Ява Боде» за чашкой кофе, чтобы найти себе подружку на пару часов. Светлоглазую европейскую подружку, которая и при дневном свете выглядела неплохо, тогда как опиумные притоны и дома терпимости в Глодоке и возле порта становились привлекательными лишь после наступления темноты, когда скудное освещение придавало грязным трущобам нездоровое, волнующее очарование полусвета. Когда тропическая ночь вызывала вожделение к узкоглазой китаянке или экзотической красотке с черными, как смоль, волосами и ореховой кожей. Удивительно, какими разговорчивыми бывали некоторые мужчины, когда они скованно сидели на краю кровати и нервно терли ляжки, ожидая, пока успокоятся их нервы. Когда они пыжились и важничали, потому что перед ними стояла всего лишь продажная девка, или когда смешивали физическое совокупление с душевным контактом.

Когда Флортье ложилась в нижнем белье на кровать, ей хотелось просто закрыть глаза и заснуть. Но вместо этого она заставляла себя дарить обольстительную улыбку лежавшему рядом мужчине.

– Я могу глядеть на тебя так целый день, – шептал он и трогал пальцами пряди ее волос. Не успела она сегодня выпить на веранде первую чашку кофе, как он подошел к ней и попросил позволения сесть за ее столик. Стройный, элегантный мужчина в дорогом костюме, с седыми волосами, бородкой и глубокими морщинами под голубыми, как незабудки, глазами. Он представился ей как Франс – большинство мужчин, приходивших в «Европу», называли себя Франсами, Гансами или Фрицами.

Флортье подняла брови.

– Целый день? Но это будет стоить дорого.

Действительно, были мужчины, которые ее просто обнимали, рассказывали о своей жизни, о первой любви. Один даже поплакал у нее на плече, когда говорил об умершей жене, и, к ее досаде, чуть не довел ее до слез. А некоторым было достаточно, когда она прижималась к ним, полураздетая; они терлись о нее, не раздеваясь, и приходили к финишу, или Флортье ерзала, сидя у них на коленях. В такие дни она легко зарабатывала деньги.

– Сколько? – улыбнулся Франс.

Флортье задумалась; не моргнув глазом, он согласился на шестьдесят флоринов, а его костюм был прекрасно сшит и выглядел дорогим.

– Если ты добавишь еще двести, – промурлыкала она и провела пальцем по ямке на его горле, – я буду принадлежать тебе до конца дня.

Он загадочно улыбнулся, сел, поднял с пола свой небрежно брошенный пиджак, под внимательным взглядом Флортье отсчитал от толстой пачки банкноты и положил их к прежним шестидесяти на ночной столик.

Потом он опять растянулся на кровати рядом с ней и погладил ее лицо.

– Такой красивой, как ты, я еще не видел.

Флортье скромно опустила ресницы. И тут же испуганно встрепенулась, когда под ней затряслась кровать. Вдали послышался громовой раскат, приглушенный треск; потом захлопали окна и двери, словно их распахивала и закрывала рука призрака. Кровать закачалась сильнее, на столике пришли в движение таз и кувшин, они соскользнули с края и со стуком упали на пол.

– Что это? – хрипло воскликнула она и вскочила. В прошлом году она пережила здесь, в Батавии, землетрясение, но теперь все было не так; все шло по воздуху, а не из земных недр.