Читаем Сердце-озеро полностью

Сердце-озеро

Виктория Осма , Нина Георгиевна Кондратковская

— С-слы-шу! — глухо выдохнуло горло.— Слы-ш-шу! — слово вымолвил с трудом.— Ой, дедуня! Да никак ты хворый,На-ко выпей да поешь ладом.А под хмурым каменным навесомЧем-то давним потянул, повлек —Сенокосом, деревенькой, лесомДетский голос, тонкий ручеек.Потрясенный, веря и не веря,Странник двери в душу отворилИ увидел: нет немого зверя —Человек живой заговорил!И не мог уже один остаться,Говорить хотел он, говорить,Одарить с лихвой за это счастье,Да ведь нечем было одарить!Он слова в зубах, как пни, ворочал,Добывая с болью из груди:— Приходи!.. Ты… может… сказку хочешь?Я с-сложу. Ты слышишь? Приходи…Сказку! Да она за сказкой радаНе на кручу — на небо залезть!— Только шибко страшную не надо!Он вздохнул:— Сложу, какая есть…Отобедал и помог в потемкахВ узелок посуду увязать.— Ангел ты? — спросил ее тихонько.— Нюркой кличут! А тебя как звать?На какое ж имя отзоветсяОн своим, крещеным, заклеймен?Память, память!Есть в твоем колодцеСамое родное из имен.А уже под сумрачной громадойДевочка обутками стучит.— Я Игнатий! …гнатий …натий …атий…Отозвался трижды горный щит.И хоть странно в памяти заныло:«Не Игнатий ты, Игнатьев Нил…»Да в Сибири каторжника НилаНеповинно царь похоронил,Оттого и вырвалось для зоваИмечко учителя, отца.С ним он к людям возвратился снова,С ним пройдет дорогу до конца.Пусть оно прогреет и залечитДушу, замурованную льдом,И тогда отца увековечитСын своим талантом и трудом.И пока он с бурным сердцем сладил,Голосок внизу, на берегу,Прозвенел:— Я, дедушко Игнатий,Эдак в воскресенье прибегу!Значит, нынче тоже воскресенье?Перечел он дней круговорот,Небо вечер вызвездил весенний…Май? Апрель?.. А год? Который год?Сколько лет в безвестье пролетело?Сколько впереди ему дано?Он расправил сгорбленное тело —Почему ж расправилось оно?Он добыл огня и поднял факелНад подземным зеркалом воды:Первобытный пращур молча плакал,Глядя на него из темноты.Сивый волос, длинный и косматый,Кожа — глины высохшей темней,Борода проржавленной лопатойИ лохмотья грязные под ней.Нет, не призрак смерти, не личина —Это он, как есть, во плоти, сам —Девяностолетний по морщинамИ умалишенный по глазам…Прочь рванье! В студеную водицу!Смыть скорее смрадные пласты,Как на светлый праздник обрядитьсяВ скорбные пожитки нищеты!И уже от лезвия литовкиОтлетает сивая кудель.Сколько было трачено без толкуМертвых дней, задушенных недель!А теперь легко, тревожно стало,И душа промытая видна.Вот лучина, пакля и кресало —И огонь глотает глубина.И явился, изможден и бледен,Сквозь воды подсвеченную дрожьЧеловек. И ничего-то с дедом,Никакого сходства не найдешь.Красоты года не сокрушили,Не вспахали бороздами лба,А судьба еще и до вершиныНе дошла. Жестокая судьба!Из нее теперь он сказку сложит,А дорыться до ее корнейСон поможет. Сон всего дороже,После сна и утро мудреней.Сны за снами нитками тянулись,То рвались, то путались в клубки,То плутали по тенетам улиц,То вели в леса, в особняки,В храмы, в тюрьмы, в горные распадки,Под шатры дневной голубизны…Ох, как были горестны и сладкиПамятью разбуженные сны!После них по слезке да по словуСказку он у памяти просил,Жизнь, как поле, перешел он сноваИ себя, как в сказке, воскресил.Осмелев, пришла в пещеру гостья:Посулил — так сядь и расскажи!И дарил он сказку горсть за горстью,Выбирая с донышка души.И она под капель звон хрустальныйК нам дошла из гулкой полутьмы.В правду сказки этой давней-давнейТихим сердцем вслушаемся мы!

Сказка

В тридевятом царстве-государствеМальчика крестьянка родила.Добрая волшебница на счастьеДобрые дары ему дала.От небес таланта попросила,От лесов и речек красоты,От людей терпения да силы,От полей сердечной доброты.Но колдун, кощеево отребье,Налетел и, плевелы соря,Колыбель обвил железной цепьюИ сказал:— А это — от царя.Матушка сыночку улыбнулась:Может, вправду вырастит орла,Да цепей кощеевых коснулась,Услыхала звяк — и померла.Сироте не место в теплой хате.Ветром чесан, дождичком помыт,Смалу в барском доме на подхвате,Хоть не больно сыт, да больно бит.Не ленивый и не супротивный,А в повадках вроде все не так:День-деньской глазеет на картиныИ людей срисовывать мастак.А когда в семи верстах артельюМастера расписывали храм,Как шальной, он целую неделюК богомазам бегал по утрам.Мир чудес — то благостный, то страшный,С головой мальчонку полонил,А к нему приглядывался старший:— Как зовут тебя?— Меня-то? Нил.— Ну, а чей же ты?— Господский, знамо.— А сюда кто манит калачом?Взяли на смех:— Лезь, работай с нами!— Я смогу! Я только не учен!Старику мальчонка полюбился:Одержим, с такого будет прок.Пригляделся, с барином срядилсяОбучить, а там и на оброк.Да как взял его в хомут да в шоры,Засупонил, подтянул уздуИ погнал — все в гору, в гору, в горуОт страды на новую страду.Наставлял, кидая в жар и трепет,Словно гвозди, всаживал слова:— Мастерство бесстрастия не терпит,Всяко дело выстрадай сперва.Да беги от праздного веселья,Милосердьем душу береди,Не касайся до хмельного зелья,Не блажи, на девок не гляди.И еще внушал:— За все ответствуй,От мирских соблазнов отрекись,Свой талант великой правдой пестуй,Сердцем грей податливую кисть!Не тянулся Нил к житью иному,А терпел, работал и терпел.К богомазу, как к отцу родному,Всем сиротским сердцем прикипел.Называл его заглазно батей.Не сказал ни слова поперек.Был суров, но справедлив ИгнатийИ от скверны Нила уберег.Грамотеем сделал, книгочеем,Сам до книг охочий богомаз,А в избе убогой, как в пещере,И в застолье — хлебушко да квас.Взять бы да порадовать парнишку,Хоть чуток заробленного дать, —Так ведь все до грошика в кубышкуКлал старик, от скупости, видать.А чтобы с дружками на гулянку —Где уж: без поддевки, без сапог!Сдал урок — и снова в ту же лямку,И уже не тянет за порог.Да и дело спорилось, манило,А работа всласть не тяжела:Тронул охру, киноварь, белила —И под кистью сказка ожила.Шибче время закрутило спицы,И уже заказам нет числа.Рос оброк — и слава живописцаРодилась, окрепла, возросла.А писал он молодых и старых,И купцов дородных, и господ,Важных барынь, продувных гусаров,Духовенство и чиновный сброд.Раз вдова, помещица, прислалаЛошадей. Сынок ее, корнет,За отчизну пал. Но что ей слава!Ни могилки, ни портрета нет.— Нарисуешь, бог тебе поможет.Что скажу — на холст переноси…Он — пригож… Да мало ли пригожихСыновей у матушки Руси!И художник то штрихом, то цветомПодбирал глаза, улыбку, бровь.А меж делом, под весенним цветомМолодая заиграла кровь.Барыня сиротку воспиталаДля услуг. Да так, чтобы онаИ романы на ночь ей читала,И была учтива и скромна.И таскала барыня, скучая,День и ночь служанку за собой:— Неонилка! Завари-ка чаю!— Неонилка, выдь да песню спой!— Почитай на сон. А утром раноЕхать в город ты со мной должна…Лучше б не читать ей тех романов,Если крепостною рождена!Как же юным под сиротской стужейНе услышать сердца перебойИ не протянуть друг другу души,Рабской породненные судьбой!А весна охапкой, не по горстиИм тянула в окна, не стучась,Белые жасминовые гроздиИ листвы затейливую вязь.И писала этой тайной вязьюВечно молодые письменаО любви и о неверном счастье,Что короче, чем сама весна.А работа шла. Портрет гусараЖивописец выполнил, как мог,И, когда закончил, мать сказала:— Ты вернул мне сына, видит бог!Прослезилась, отблагодарила,Расплатилась. Подали коня,И шепнул тихонько НеонилеОн два слова:— Ожидай меня.И домой как вихрь.А дома — горе.Слег старик, на лбу холодный пот.Хворый, он зачем-то ездил в город,А теперь лежит, кончины ждет.Непривычно ласково приветил:— Сядь, сынок, поведай, не таи —Что на сердце… Я давно приметилВсе печали скрытые твои.И прервал признанье:— Знаю, знаю…Не мечи словами, как казной.Неонила — девка крепостная,Да и ты покамест крепостной.Боже правый! Нил да Неонила —Два раба — невеста и жених!..И рука, слабея, осенилаНа прощанье… Сын к руке приник.Глубоко глаза ушли в глазницы,Отчий взор был темен и колюч,— Дай шкатулку мне из-за божницы…Отстегни с цепочки медный ключ…Завещаю! Вот твое наследство.Береги шкатулку. А пока…Смерть за дверью… Надо оглядеться…Позови…— Кого, отец?— Попа.Отошел. Земле предали тело,Разошлись, толкуя кто о чем,И тогда отцовский дар несмелоНил достал и отворил ключом.Пустота! Один бумажный свиток,Медяки да горстка серебра.И трудились вроде не в убыток,А поди ж, ни денег, ни добра.Развернул бумагу при лампаде.«Хоть скупился старый богомаз, —Думал он, листок рукой разгладив, —А меня от скупости упас».Вдруг на свитке задрожали буквыИ сургуч запрыгал на шнуре:— Вольная!Так вот зачем так скупоЖил старик в глухой своей норе!Записал: «Игнатьев Нил, художник».Он — свободен, эка благодать!Он теперь потрудится, как должно,Чтоб и ей, любимой, волю дать.Он спешит к невесте, как на свадьбу,Напрямик, по рощам, по логам…Вот усадьба. Он скорей — в усадьбу,К ней. И вместе — барыне к ногам.Барыня, не гневаясь, толково,Тихо так:— Сильна у вас любовь.Неонилку отпустить готоваОт нужды за тысячу рублев.Не чернавка девка, мастерица,Обхожденье знает и умна,Статью и обличьем — царь-девица,Ей две тыщи — верная цена.Усадила, чай подать велела:— В память сына рада вам помочь.Слушай, Нил Игнатьев, слушай дело.Графу нужен мастер……В ту же ночьМчался, как за собственною тенью,С красками в мешке да с посошком,Пересек до графского именьяЧуть не полгубернии пешком.А чего наслушался дорогой!Граф распутен, зверем зверь на вид,Дюже норовистый, дюже строгий,А коль угодишь — озолотит!Доложили. Граф сказал:— Наслышан,Может, мне с тобой и повезло.Если в спальне потолок распишешь,Дашь искусство, а не ремесло, —Тысячи рублей не пожалею.А за недостойную мазню,Как твоих предшественников, — в шею,А не то в три шеи прогоню.Нил помост готовит: «Все исполню!»Прихотлив изысканный заказ,Но душа поет: люблю и помню,Будь рука верна и точен глаз!На плафоне, на жемчужной пенеАфродита, вся озарена,Среди волн, ласкающих колени,Быть живой, пленительной должна.Чтоб рассвет касался нежной кожиИ едва полуоткрытых уст,Чтобы старый граф на мягком ложеМолодел в истоме нежных чувств.Цепи дней наковывали звенья,Нил молил богиню: оживи!Призывал от бога вдохновенье,А оно явилось от любви.И черты любимой проступилиКрасотой небесной и земной.Из покоев вынесли стропила,Граф сказал:— Прелестно! Долг — за мной.И богиня, и амуры с лютней,Как живые. Тысячу — плачу.Значит, в понедельник пополудниБудь в конторе. Я оповещу.Да не гни, не гни поклоны сдуру,Заслужил награду. Но скажи:Где ты взял столь дивную натуру?И ответил мастер: — Из души…Рассчитал конторщик в понедельникУж под вечер. Поздняя пора,Мало ли охотников до денег,Надо ждать в каморке до утра.Отмокают кисти в керосине,Бурой кровью оплывает крон.Нил — богатый, вольный сын России —На чурбак садится, как на трон.Над его душой, свободной, гордой,Первый раз не занесен топор,И в людской, за тонкой переборкой,Ловит он ленивый разговор:— Слышь, за девкой подали карету…— За две тыщи кралю приволок…— Так девица, сказывают, эта,Что маляр навел на потолок.— Где сыскали?— В деревеньке дальней.— Граф велит — найдут из-под земли…— Скоро поведут в опочивальню…— Слышь ты? Воет.— Значит, повели.Нил рванулся. Да ведь слуги всюду —Изуверству графскому заслон.С керосином он схватил посуду,Ужасом смертельно опален,И плескал он, и свечу — к гардине,И сквозь пламя — в спальню. В тот же мигОгненные кисти — по картине,По алькову… Дым, смятенье, крик…Вот — она! Схватил, нащупал створки —И в окно, в кусты колючих роз.Дальше — в парк, ярами, по задворкам…В барский дом бесчувственную внесИ склонился к барынину креслу,Девушку на коврик положа.Подал деньги:— Вот вам за невесту,А жених зарезан без ножа.Охала старуха поначалу,Покаянно колотила в грудь,Перед образами обещалаГрафу деньги грешные вернуть.Но, увидя девушку живою,Рассудила делом да ладом:— Неонила будет жить со мною,А тебе закрою двери в дом.Поджигатель ты или убийца,И пытать про то не стану я,Не обижу девку-голубицу,Ты ж ступай — и бог тебе судья!Но не бог судьбу под корень срезал —Догнала кощеева рука.Скорый суд, кнуты, клеймо, железа,Тракт, Сибирь, могила рудника.А потом гремел завал в забое,Выносили мертвых как дрова.Он один заплакал — не от боли,От того, что позабыл слова.Он бежал от вечной ночи к свету,Да попал сюда, в подземный зал…Девочке отшельник сказку этуСтрашную, как правда, рассказал.— А конец-то где? Где свадьба, дедо?В сказке надоть мед и пиво пить.— Есть конец, да мне пока неведом.— Он хороший?— Всякий может быть.А у Нюрки самоцветным градомСлезы так и высветили тьму.— Что, сестренка, пожалела брата?Счастья хочешь брату своему?Затянула косыньки тугиеКосоплеткой, свитой из тряпья:— Не-е, не брат он. У меня другие,Не из богомазов братовья.Клим, старшой, в солдатчине загинул,Степшу придавило, он горбат,Трошеньку-младенчика — в могилуЗакопали…— Значит, Нил — твой брат!И его не надобно чураться,И за вас клеймо горит на нем.Просто мы с тобой про наше братствоПоздно, очень поздно узнаем.Дуб единый, огружая ветви,По земле рассеял семена.Дети и детей потомков дети —Братья, если Родина одна.В первородном черноземном слоеКорни у тебя и у меня.Мы — в родстве,Немыслимо иное,Мы — родня, великая родня.Память наша — в будущее вера.Сквозь нее в бессмертие взгляниИ следы Игнатьевской пещерыСохрани для будущей родни.

Портрет

Человек в познанье ненасытен,Ищет, ищет, время торопя.Был бы предок наш не любопытен —В люди бы не вытянул себя.Да и мы бы камушком дробилиДо сих пор звериные мослыИ не только до автомобиля —До телеги вряд ли доросли.Вот и Нил по каменному ходуСвой идет оглядывать мирок:Надо жить, искать рукам работу,Мыслям — волю, а ногам — дорог.Свет лучины вклинивает в темень,Еле пересиливает страх.Коридоры. Каменные стены.Щель ведет куда-то на чердак.Залы, своды, пропасти, разломыВ темноте нашаривает глаз.На стене в укрытые хоромыПримечает узкий перелаз.Язычки мигающего светаЗа литьем причудливых колоннОбнажили темные скелеты —Скорбный прах неведомых времен.Каплют капли в каменные чашки,Под ногой рассыпался костяк.По спине забегали мурашки:«Может, мне, заблудшему, вот так…»От пучка лучей отпрянул сумрак.Это что? Подземного рекойНанесен таинственный рисунок?Или человеческой рукой?На останце, в полукруглой нише,Охрой прорисована змея.Справа — бык рогатый, а повышеПлотных линий сомкнуты края.Палки, палки… Так впервые детиРобко в доску вдавливают мел.Человек былых тысячелетий,Сам дитя, иначе не умел.Разберись, кого нарисовал он?Что за плоть в веках сохранена?Голова пятном и грудь овалом…Да ведь это женщина! Она!Как любил он, коль в пещере мокройГолодал, от холода дрожал,Но на черном своде красной охройБожеством ее изображал!Не срубил еще избенки предок,Ни двора не сладил, ни кола,А уже иную радость ведал —Выше насыщенья и тепла.И другая, в облике богини,Превратив натеки в облака,Как на той, сожженной им картине,Пристально взглянула с потолка.Нет, не наважденье, а заклятье,Властное веленье изнутри,Из сознанья:— Ученик Игнатья!Кисть возьми и диво повтори!Нил стоял, как в спальне на стропиле,А меж красных пятен и полосВновь черты любимой проступили,Дорогие, милые до слез.Их теперь на древнем пепелищеОживит и сердце, и рука,Краски негасимые отыщетВерный глаз на долгие века.В бездну горя канул город Китеж,Но опять гремит в колокола —Он, художник, Женщину напишет,Чтоб вовек она не умерла.Да взойдет на сером стылом камнеЯсная заря ее души…Он отцово слышит приказанье:«В знак любви сей подвиг соверши!Не губи сердечности бесстрастьем,Не погасни искрой на ветруИ запомни:Человек всевластен,Если служит людям и добру».Счастье не по щучьему веленью!Жизнь — страда, великая страда,Полнота ее от вдохновенья,От безмерной радости труда.Он в страде своих злосчастных буден,Пусть людьми отвержен и клеймен,Красоту души подарит людямРазных поколений и времен.Он теперь во сне и въяве грезит,Грезы жалят, жалят, как шмели.На слезах горючих он замеситКраски неба и родной земли.— Напишу ее под сенью сада, —Шепчет он, — живую сотворю.Что ж мне надо?Мне увидеть надо,Вспомнить надо радугу, зарю…Вот он, полдень солнечный, распахнутВсем привольем, всей голубизной…Ах, как травы нестерпимо пахнутМедом, ветром, росами, весной!..Он открыто входит в мир прекрасный,Поднимает очи к небесам:— Здравствуй, солнце!Слышишь, солнце? Здравствуй!Что ж ты… черной плетью по глазам?!.И в единый миг тысячелетьяНад челом сомкнули черный склеп.И не по глазам — по сердцу плетьюХлещет слово страшное:— Ослеп!Он ослеп, когда работать надо,С жаждой жизни в сердце и уме.Пытка мраком — вечная расплатаЗа существование во тьме,За талант, что малодушно предал,Подло струсил сам перед собой…Думал вслух он, думал, а не бредил.И рванулся, как в смертельный бой,К той мечте. А мир, лишенный красок,Дышит, греет, в песнях не заглох.Рядом пропасть… Сделать шаг и — насмерть?Превозмочь себя?А что он мог?Что он мог? Молчание нарушив,Жалкие слова произнести?Горсть подземных каменных жемчужинДевочке в подарок принести?Что он мог, прозябший и усталый,Что он мог, голодный, испитой,Вывернувший сыростью суставы,Ослепленный вечной темнотой?..Что он мог!А мог он очень много.Мог в берлоге человеком быть.Мыслить мог, а значит, помнить мог он,Помнить мог, а значит, и любить.И неправду жгуче ненавидя,И любовью правый суд верша,Возвращался он в свою обитель,И живой была его душа.Шел он к нерожденному портрету,Шел к завету, замыслу, мечте.Света нет, так он его без светаВырубит на ощупь, в темноте.Кременцы у древнего ночлегаВидел он, зарытые в золу, —Тесаки из каменного векаВ век железный врежет он в скалу.Вглядывался зрячими перстамиОн в прожилки скального пласта —Тут, века медлительно листая,Все хранит навечно высота.Не порушат сводов зверь и птица,Горный щит пещеру стережет,Писанную мужеством страницуМать-природа людям сбережет.Одержимо, до седьмого пота,С головой в работу он ушел,Погрузился, как в живую воду,Опаленной жаждою душой.В камне — словно песня зазвучала,Пели в ней зорянки и клестыИ рождались добрые началаСолнца, жизни, света, красоты.— Что ты робишь? — тонкий детский голосПрозвенел внизу, как бубенец.— Я свою досказываю повесть,Сочиняю радостный конец…И долбил, долбил он камень вечный,Зачищал, оглаживал, гранил.— Дай-ка мне кремневый наконечник,Где-то тут его я обронил.— Этот, что ли?Пальцы, будто грабли,Пустоту скребли перед собой.— Ой, родимый! — девочка по-бабьиВскрикнула. — Да ты никак слепо-ой!— Что ты, Нюрка! Зря ты, Нюрка, плачешь,Хватит слезы попусту трясти!Я могу теперь, как самый зрячий,Людям дар прекрасный принести.Сбереги, дитя, для слабых жалость,А моя душа — в живом огне…Время шло, и сказка продолжаласьВ каменной пещере на стене.Беспросветной, бесконечной ночью,Может, год, а может, много летПо зернинке маковой, на ощупьНил ваял девический портрет.Оживлял творение природыКрасотой любимого лица —Пусть встречает путников у входаСтрогого подземного дворца!Он творил, себя надеждой грея,Что сюда счастливые придут,И поможет людям стать добрееДар его, помноженный на труд.

* * *

Сколько вод и меженных, и полыхБыстрый Сим под кручами пронес!Сколько сказов, грустных и веселыхРасплескал его широкий плес!Век промчался конницей стоглавой,Новый век летит во весь опор,И звучат не стонами, а славойОткликные гребни синих гор.Замела беспамятная вьюгаПовесть про судьбину беглеца.Бабка Анна сказывала внукам,Да, видать, не всю, не до конца.Ей хотелось свадебного пира,Золотого меду допьяна,Только смерть старуху торопила —Свадьбы не припомнила она.Нарекли Игнатьевской пещеру,И дошло преданье сквозь года,Что названье каменному чревуСтарец дал, неведомо когда…Кто-то выйдет бережно на берег,Не надломит ветки у куста,Сердце лесу горному доверит,Тихо скажет: здравствуй, красота!Да не кто-то — это мы с тобоюСуету в сторонку отмелиИ пришли с заботой и любовьюПогостить у матушки-земли.Будто в чистой горнице ступаемПо ее цветным половикам,На поклон идем к пернатым стаям,К заповедным чистым родникам.И в пещере, в этом древнем храме,Строгому величию дивясь,И свою найдем живую связьС миром, человечеством, веками.

Перейти на страницу: