Сердце пяти миров (СИ)

— Ты простишь меня? — спросил так, чтобы не слышал Фир. — Я не мог тебя предупредить. Моя магия могла не признать тебя в самый первый раз, а я бы тебя только напугал.

Она молча кивнула.

— Моя магия отметила тебя, и теперь ты смело можешь прикасаться к моим вещам, Шербера, даже к мечу. — Он без сомнения заметил вспышку радости на ее лице, но от следующих его слов она погасла. — И потому я прошу тебя дать клятву никогда этого не делать. Ни со мной. Ни без меня.

— Я никогда не дотронусь до твоего меча, Номариам, — сказала она покорно. — Клянусь именем Инифри. Но другое оружие… Сегодня я говорила тебе…

— Любое оружие бесполезно в руках той, которая не может им владеть, — сказал Номариам, и она замерла, понимая, что он понял ее тайное желание даже лучше ее самой. — И даже опасно, потому что афатр — это не только меч, но и магия.

— Я знаю, ты не стал бы меня учить, но я хотела попросить Фира… — начала Шербера.

— Фир скорее отрубит себе руки, чем позволит себе поднять против тебя меч, — сказал он, отпуская ее руку. — А Олдин не смеет поднять оружие против акрай своего войска, чтобы не нарушить заветы Инифри. Ты не должна даже думать об этом, Шербера, ты не должна даже пытаться. Женщина не сражается, как воин, за нее сражаются воины. У тебя нет силы, ты маленькая, у тебя тонкие руки, ты слишком слаба для того, чтобы держать меч. Ты погибнешь в первой же битве.

Она не стала возражать, чтобы не давать новых клятв, которые точно не сможет выполнить.

Номариам был прав: маги не могли ей помочь, а Фир… Она видела, что каждый ее шаг отдается в нем эхом, она чувствовала, как радуется ее прикосновению и близости его зверь, понимала, что почему-то его связь с ней намного сильнее, чем связь Номариама, который хоть и был теперь ей ближе, чем вчера, но все еще оставался чуть в стороне, оставался чужим мужчиной, которого выбрала для нее магия, а не сердце.

Были еще Тэррик и Прэйир, но Шербера знала, что не отважится попросить фрейле о таком даже под страхом смерти. Что же касается Прэйира… Ее сердце сжалось. Наверняка он посчитает ее затею вздором, наверняка даже не станет ее слушать.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — сказал ей Фир, и она, так и не найдя, что сказать Номариаму и не решившись более продолжать разговор об оружии, последовала с ним к его палатке, где их уже ждал свирепого вида конь.

Огромный, черный как ночь скакун… и ему явно не понравилось, что его хозяин пришел не один.

— Его зовут Пармен, — сказал ей Фир, когда она нерешительно остановилась и посмотрела на него. — Это значит «зверь» на моем языке. Он чувствует, что ты его боишься, поэтому не подпустит тебя к себе, пока ты не покажешь, что это не так. Дай мне руку, Шербера. Я познакомлю вас.

Конь косил глазом и переступал с ноги на ногу, и Шербера понимала, что одного удара этого тяжелого копыта хватит, чтобы вышибить из нее дух. И все же она позволила Фиру, вставшему позади нее, взять ее руку в свою и протянуть к боку этого черного зверя. Другой рукой он обхватил Шерберу за талию, прижимая к себе и заставляя ее подвинуться к коню чуть ближе.

— Сделай шаг, Шербера, — сказал Фир терпеливо, когда она не нашла в себе храбрости сдвинуться с места. — Ты должна быть рядом с ним, чтобы он мог почувствовать твой запах.

Шаг — и ее ладонь неожиданно легла на теплый черный бок. Конь всхрапнул, и она бы шарахнулась от него, наверняка напугав или разозлив, если бы Фир не стоял позади, неподвижный, как каменная скала. Шербера почувствовала в волосах его теплое дыхание, когда он засмеялся.

— Не убирай руку. Он просто не понял, что произошло. Пармен, — и он сказал несколько слов на своем языке, ласково и со смешком, и конь, словно поняв их, фыркнул и захлопал огромными ушами и покосился на Шерберу черным блестящим глазом.

Ее ладонь в руке Фира снова легла на черный бок, и Шербера растопырила пальцы и закрыла глаза, почувствовав, как перекатываются под кожей каменные мускулы. И все же на ощупь он был нежный, мягкий, как самая дорогая шкура бехлебесской козы. Она осторожно погладила, и кожа под ее ладонью дернулась.

— Он такой огромный, — сказала с благоговением.

Пармен повернул голову вперед и словно не замечал ее теперь, когда понял, что и она перед ним преклоняется — как и положено, как и должно быть, ведь он так прекрасен и могуч.

— И очень гордый, — сказал Фир, отпустив ее руку, чтобы ласково похлопать коня по спине. — Он прошел со мной от моей родной земли к пустыне и теперь возвращается обратно. И Пармен тоже устал от войны. В прошлой битве он едва не потерял глаз.

— Но как? — удивилась Шербера. — Кони же не участвуют в сражении.

— Магический взрыв, — напомнил он, и она нахмурилась. — Я едва успокоил его после боя, он метался на привязи и никого к себе не подпускал. Но мази Олдина творят магию. Этого целителя дала войску сама Инифри, и мне все равно, кто он и откуда взялся, я уже ему благодарен.