Сердце просит счастья

– Да подумаешь, покричала, что тут такого, – откровенно ничего не понимала она. – Ребенка с детства надо приучать к порядку. А вы его с мамой твоей разбаловали совершенно. Его же надо воспитывать.

– Так, – отрезал таким голосом Барташов, что Элка заметно струхнула и моргнула от испуга. – Отошла. А то зашибу.

И, не выпуская Петьку из объятий, прижимая к себе, ничего больше не говоря, он протопал широкими шагами на выход и прошел в лифт, все еще стоявший на этаже после его приезда.

И так и держал сына на руках всю дорогу до дома. Говорить ни о чем не мог, лишь один раз однозначно ответил, когда сынок спросил:

– А мы больше к маме не поедем?

– Нет, – хрипнул он горлом.

– Ладно, – кивнул довольный Петька.

– Бабуля!!! – заорал истошно Петька, когда Лариса Максимовна открыла им двери, и кинулся к ней, обхватив за ноги.

– Петенька? – поразилась Лариса Максимовна и, склонившись, погладила внука по спинке и голове.

– Я так рад тебя видеть, бабушка! – поделился Петька своей великой радостью.

Лариса Максимовна присела на корточки, а он обнял ее крепко-крепко за шею и прижался.

– Я тоже очень, очень рада тебя видеть, внучок, – прижала она его к себе. Поднялась с корточек и посмотрела на сына, закрывшего дверь и бросившего свою дорожную сумку на банкетку. – Андрей, что случилось? Что-то с Эллой? Ты же вроде на курорте должен быть.

– Петя, иди помой руки, – распорядился отец.

– Вы хотите посекретничать? – понял смышленый сынок.

Но спрашивал весело, без боязни, абсолютно уверенный, что в его жизни все плохое уже кончилось и теперь будет окончательно хорошо и даже прекрасно!

– Взрослые разговоры, – добавил строгости отец.

– Иди, Петюнечка, на кухню. Там Ия Константиновна собралась твои любимые печеньки печь. Как чувствовала, что ты вернешься сегодня.

– Ура! – закричал счастливо Петька. – Печеньки!

Лариса Максимовна проводила внука нежной улыбкой – соскучилась. И проследовала за сыном в гостиную.

– Что случилось, Андрей?

– Да, что случилось! – взревел раздраженным медведем тот. – Она на него орет, понимаешь! Орет во все горло, представляешь? Прямо стоит над ним и орет! И обзывает бестолочью!

– О господи! – приложила руку к сердцу Лариса Максимовна.

– Бабушка, бабушка! – влетел в комнату Петька, у которого от радости его счастливого бытия не было никакого предела фонтанирующей энергии. – Костатина сказала за смородиной идти в ларек! Будет нам компот к печенькам!

– Значит, пойдем, – попыталась успокоить возбужденного внука спокойным голосом бабушка.

– Петюша, погоди, – вмешался Андрей в их диалог. – Иди сюда, – сев на диван, похлопал он рядом с собой ладонью.

Петька немного насторожился, но послушно залез и уселся рядом с отцом.

– Скажи мне, сынок, мама часто на тебя кричала? – как можно мягче спросил Андрей.

Петька ничего не сказал, но кивнул с большим усердием.

– Сильно кричала?

– Не всегда, как сегодня. Иногда сильно-сильно.

– То есть сегодня было еще не сильно? – уточнил отец.

Петька снова кивнул. Лариса Максимовна тяжело задышала и снова приложила руку к сердцу.

– А ты пугался? – стараясь говорить спокойно и мягко, продолжал спрашивать Андрей.

– Да-а, – отчего-то прошептал Петька и заторопился оправдаться: – Я у нее все не так делаю ловко, как дома. И там нельзя просто так разбрасывать игрушки и мусорить нельзя, а я мусорю. И крошки делаю, – и вздохнул старичком. – Вот она и кричит, потому что я забываю не делать.

– Она тебя когда-нибудь ударяла? Шлепала? – с замиранием сердца задал следующий вопрос Барташов.

– Не-а, – энергично повертел головой из стороны в сторону ребенок. – Не шлепала. Кричала только. Но иногда так сильно-сильно кричала, что мне очень страшно делалось.

– Почему ты нам с бабушкой не сказал?

– Потому что мама сказала, что нельзя рассказывать. Потому что рассказывают ябеды. А ябеды – это плохие люди. И если я расскажу тебе или бабушке, она меня в следующий раз в угол поставит, – и вздохнул тягостно. – А я в углу совсем не хотел стоять.

Барташов встал и молча вышел из комнаты.

Отправив Ию Константиновну с внуком в ларек за смородиной, Лариса Максимовна нашла сына в детской комнате Петруши. Он стоял у окна, засунув сжатые кулаки в карманы брюк, и смотрел за стекло. Она подошла, встала рядом и положила руку ему на плечо, успокаивая.

– Похоже, мы с тобой идиоты, мама! – сдерживая рвущийся гнев, сжимал он зубы, так что желваки ходили ходуном. – Раз мы решили, что Элка с чего-то вдруг стала неожиданно хорошей матерью.

Он повернулся к маме лицом.

– Он ее раздражает, и она все так же не понимает, как с ним управляться и что вообще надо делать с ребенком. Она решила, что орать на него – это нормальное воспитание! Ты представляешь! Ты приблизительно представляешь, что с ним стало бы? С его психикой? Она бы его затюкала, больным сделала бы! А мы, на хрен, так бы ничего и не знали, и он бы жил с ней все эти месяцы, если бы не эта Мира!

– Подожди, – остановила его мама. – Какая Мира? Та самая Мира?

– Та самая, – успокоился немного Барташов.

– А она при чем?