Сердце просит счастья

– Все, Мира, – повторил он, продолжая стоять к ней спиной. – Не о чем говорить. Нам больше не надо встречаться. Этот мазохизм душевный никому не нужен. И Петька больше не будет с тобой общаться. Чем быстрее он тебя забудет, тем лучше для него. – Развернулся от окна и посмотрел на нее замученным, уставшим сверх всякой меры взглядом опустошенного человека. – Иди, собери Петьку. Не тяни из меня душу.

Она посмотрела ему в глаза долгим непонятным взглядом, кивнула, принимая его решение и его объяснение, и тихо вышла из кухни.

Мира сложила в пакет Петины вещи, не став тревожить лишний раз ребенка и переодевать. Андрей, прошедший за ней в спальную, поднял сына на руки, Мира положила пакет с вещами сверху на малыша, распахнула перед Барташовым входную дверь и предложила:

– Открыть машину?

– Я с водителем, – отказался он от заботы и, не посмотрев на нее, простился: – Прощай.

– Береги себя, – вместо прощания пожелала Мира.

Вернулась в квартиру, заперла входную дверь, уперлась в нее лбом и застыла так надолго, повторяя в памяти все, что он ей сказал, вернее по большей части прокричал из сердца и души.

И улыбнулась.

Три недели, почти каждый день Барташов вспоминал тот их последний разговор. Вспоминал, как сорвался, не выдержал и, еле сдерживая зашкаливающие эмоции, объяснил ей свое решение и отречение от нее. И как на его «Прощай» она тихо попросила: «Береги себя!»

Это было хрен знает что, эти воспоминания! Такая изматывающая пытка, чтоб ей, вместе с той Мирой…

Надо в отпуск. Надо взять Петьку с мамой и поехать к морю, в Сочи или в Крым. Снять частный домик в каком-нибудь поселке, недалеко от моря, с большим участком, по которому можно шляться в одних шортах и босиком.

Ходить на море, есть фрукты, читать книжки в беседке, а лучше в гамаке, играть с Петькой, лениться и ни о чем не думать.

Вообще ни о чем. Просто жить летнюю, ленивую, беззаботную жизнь.

– Дина Наумовна! – позвал он в селектор секретаря.

А в ответ услышал эфирную тишину.

Ну, да. Ну, да. Он же давно ее отпустил. Сколько уже времени? Да, до хрена времени-то! Девять вечера!

Засиделся, заработался. Графики еще хотел посмотреть, но бог с ними, с графиками, завтра посмотрит. Или с собой взять? Дома перед сном пролистать?

Нет, ладно, завтра. Что он там перед сном насмотрит, голова уже не соображает ни фига. Да и Виктор, наверное, совсем уже закис, его ожидая.

После Петькиного побега Андрей имел серьезный разговор с мамой и сыном, в котором, как ему казалось, подробно и четко объяснил, почему они больше не будут поддерживать отношений с Мирой Олеговной.

Петька на него ужасно обиделся, плакал, разрывая отцовское сердце, но Андрей на шантаж слезами не поддался.

Все. Отрезали. Никакого общения.

И потянулись дни и недели. Июль был странный: то жарил, как в Африке, то заливал дождями. Работать никому не хотелось, всем хотелось в отпуска, в благость и летнюю жизнь, но работать было надо. И он сознательно загонял себя делами, чтобы поменьше времени оставалось на размышления на иные темы, не касающиеся производства.

Петька снова жил в Москве у бабушки, и Андрей старался ездить к ним почаще, при любой возможности. С сынком они помирились, не сразу, но недели через две после побега все же договорились как-то не обижаться друг на друга, а просто любить.

Да все пройдет. Детская психика гибкая, пройдет время, за другими занятиями, увлечениями и событиями забудется и тетя Мира, и все страдания по ней.

Войдя в лифт, Барташов совсем расслабился, сдаваясь навалившейся усталости. Вымотался он что-то сегодня до края, еле ноги передвигает.

Нет, надо завязывать с таким режимом работы, так можно и упахаться до чего нехорошего.

В квартире почему-то горел свет, пахло чем-то потрясающе вкусным, и кто-то ходил в кухне и чем-то там шуршал.

Странно. Ксения Павловна так задержалась?

Андрей сидел на банкетке в прихожей, не рискнув упасть в удобное кресло, сомневаясь, что легко и просто потом сможет заставить себя из него выкарабкаться. Скинул легкие туфли, растянув петлю галстука, стянул его через голову, бросил на столик у зеркала и уговаривал себя встать и пойти спросить домработницу, чего она задержалась и чем у нее так вкусно пахнет. И сожрать все, что она предложит.

Нормальный, умученный мужик вернулся домой с работы, лелея две мечты: пожрать и завалиться в горизонталь, сделать вид, что смотришь телевизор, и благополучно заснуть.

Или это уже три мечты?

Он поднялся с банкетки и пошел в кухню.

И словно налетел на преграду, дернувшись всем телом, и застыл, увидев Миру, стоявшую у плиты и что-то помешивающую в сковородке деревянной лопаткой.

– Что ты тут делаешь? – требовательно и зло спросил Барташов.

Она развернулась к нему лицом, ничуть не смутившись и не испугавшись его тона.

– Приготовила борщ, – спокойно сообщила она. – Кажется, это был один из основных пунктов твоей декларации о требованиях к жене.

Барташов подошел к обеденному столу и обессиленно опустился на стул, потер устало лицо и спросил пустым, замученным голосом:

– Как ты сюда попала?

– Лариса Максимовна дала мне ключи от этой квартиры.