Сердце русалки

Ганс говорил то, что девушка хотела от него услышать, с господами нужно общаться только так, по-другому они не понимают. Леда была привлекательная, с нежной кожей и шелковистыми волосами, будь это любая другая крестьянка, он бы тут же ответил на ее чувства с тем пылом, на который был способен, но это была Лафонтенова девица. Одно ее слово, один неверный взгляд в его сторону, и жизнь Ганса может превратиться в ад. Как его угораздило в это вляпаться? Ему теперь еще и «хотелки» Леды все исполнять? Почему она обратила внимание именно на него, черт возьми? Жил себе спокойно, никого не трогал, а теперь ему даже погулять ни с кем нельзя, Леда будет за ним следить и жизни ему не даст. Ганс думал сразу о плохом, вряд ли у Леды была возможность именно следить за возлюбленным, но в этой ситуации он видел только досадное ограничение своей свободы. Что же ему делать дальше? Потакать ей или, наоборот, не обращать внимания?

Пока Ганс терзался мыслями о теперешнем статусе их отношений, Леда просто наслаждалась близостью с любимым человеком. Она закрыла глаза от удовольствия и прижалась щекой к его льняной рубахе. Она хотела быть этой рубахой, она хотела быть яблоком, которые он с любовью срывал в саду, она хотела бы…

Вдруг Ганс оттолкнул Леду от себя.

— Сестра вас ищет, слышите?

Леда будто еще не вышла из транса, она не понимала, что Ганс ей говорит. Какая сестра, и зачем ее кто-то ищет? Но спустя мгновение она тут же пришла в себя, быстро отошла от Ганса на приличное расстояние, поправила прическу и достала из маленькой наплечной сумочки зеркальце. Оглядев лицо, она убрала его обратно.

— Давайте где-нибудь встретимся, — сказала Леда в сторону, она боялась смотреть Гансу в глаза. — Где нас никто не побеспокоит.

Ганс поразмыслил пару секунд.

— Только если в лесу перед закатом.

Леда улыбнулась Гансу, и смущенная, до конца не осознавшая, что произошло, она вышла из хлева и пошла навстречу сестре.

Глава 8

Отец Вергий часто посещал дома крестьян. В его обязанности, как настоятеля монастыря, входило периодически посещать паству, справляться об их делах и отвечать на вопросы. А вопросы у них появлялись всегда. К сожалению, крестьяне все еще считали монахов заменой колдунам и ведьмам и часто спрашивали, как вылечить корову и какие травы надо заварить от бессонницы. Вергий со снисхождением относился к таким запросам, он терпеливо объяснял, что врачевать не умеет, а за попытки приписать ему какие-то магические обязанности он ласково грозился заставить неграмотного батрака учиться буквы, чтобы тот прочел, наконец, Святое Писание от и до. Находясь в приподнятом настроении, он с негодованием посмотрел в сторону дома старика Густава.

Со всеми жителями деревни у отца Вергия были хорошие отношения, кроме этого ворчуна. Ехидный, сварливый, злорадный, хитрый охламон — вот как бы он описал Густава. Старость не сильно изменила его характер, каким он был малоприятным лихачом в молодости, таким остался и в старости, благо сил у него на злые дела уже не хватало, а тело разбил артрит. Вреда от него особо не было, но общаться с ним было малоприятно. Густав будто испытывал отвращение ко всему, связанному с Церковью, хотя атеистом себя не считал.

— Я верю в совесть и возмездие. Все воздастся за грехи наши, вашими же словами говоря, — ехидничал Густав и закрывал у Вергия перед носом забор. К святому отцу у старика было будто бы личное отвращение. Чем священник так не угодил сварливому деду, непонятно. Но нужно относиться к пастве терпимо, особенно к пожилым, у которых часто с возрастом портится характер. Их уже ждут там «наверху». Еще пара лет и его внук, Ганс, придет с просьбой отпеть престарелого родственника. Негоже будет отказывать из-за каких-то личных притязаний.

Ганс, в отличие от деда, приятный молодой человек, регулярно посещает церковь, хотя в исповедальню никогда не ходил. Обычный крестьянин, но проблемы все же доставлял. Когда он являлся на проповедь добрая половина молодых девиц, а порой и замужних, переставала слушать чтения Вергия, и то и дело стреляла глазами в Ганса. По правде сказать, Ганс немного беспокоил Вергия, но не тем, что тот сводил с ума женское население деревни. Святой отец часто смотрел на амулет, который висел у Ганса на шее — на эту рыбную чешуйку, что блистала на солнце, словно бриллиант. В личной беседе Ганс говорил, что это их семейная реликвия. Ее носил дед, носил отец и теперь носит внук, а он уже передаст своему сыну. Попытки объяснить, что это языческие практики, что это греховное попустительство, почитание сил сатаны и отрицание могущества Бога, который готов его защитить, ни к чему не приводили.

Была причина, по которой амулет Ганс так беспокоил священника.