Сердце русалки

Ганс упал на спину и повалил за собой нападавшего. Он убрал руки назад, схватил Вергия за голову, дернул его через себя и с силой припечатал лбом к земле. Вергий застонал, отполз от Ганса на пару метров и стал быстро подниматься на ноги. Не теряя времени, Ганс схватил лопату, подбежал к монаху и замахнулся над ним, успел ударить, но Вергий скрылся в каких-то кустах. В темноте было совершенно ничего не видно, Ганс мог полагаться только на звук. Он слышал шаги и как шелестит трава под ногами священника, но откуда, откуда он нападет? В панике, уставший и озлобленный, Ганс крутился вокруг своей оси, вооруженный лопатой, он держал ее крепко двумя руками, готовый в любую минуту воспользоваться ею.

О переговорах не могло быть и речи.

Тут что-то острое со свистом вошло Гансу в ногу. Он закричал и упал на одно колено, выпустив лопату. Вергий подскочил к Гансу и снова, как на упрямого жеребца, набросил на его шею веревку и со всей силы сжал. Ганс был гораздо сильнее Вергия, но на священника будто нашла какая-то невиданная мощь, он еще никогда не испытывал такой злобы, такого желания уничтожить соперника, как сейчас. Никакие увещевания, никакие мольбы не проняли бы его. Животный гнев, бешеная ярость. Кровь прилила к его лицу, а руки были так напряжены, сжимая веревку вокруг крепкой шеи крестьянина, что он их не чувствовал. Он слышал, как Ганс хрипит, как пытается добраться до Вергия руками и каждый его предсмертный стон отдавался музыкой в его ушах. Еще немного, еще чуть-чуть. И так будет с каждым, кто посмеет прикоснуться к его тайне, к его Сейре.

Ганс стал терять равновесие, он обмяк и упал лицом в землю. Для пущей уверенности, Вергий вырвал кинжал из ноги Ганса, который он заранее приготовил, приподнял голову юноши за волосы и полоснул того по шее. Чтобы наверняка. Горячая, обжигающая кровь залила ему руку. Вергий подумал о том, как забивают свиней.

Еще какое-то время Вергий стоял над телом юноши, окруженный всепоглощающей лесной тьмой. Их крики никого не разбудили, никого не привлекли, все прошло просто и буднично. Вергий посмотрел на свои залитые уже засохшей кровью руки. Флер битвы, эйфория берсерка начали развеиваться. Триумф победы над соперником перестал быть первичным его состоянием. Словно очнувшийся от наркотического сна, он зажал рот руками, чтобы не закричать. В нос ударил металлический запах крови. Чужой крови. Крови этого мальчика.

В панике Вергий попятился назад и натолкнулся спиной на ствол дуба. Он застонал и сполз на землю.

«Что же я наделал?!» — священник закрыл лицо руками и зарыдал. Выплеснутые эмоции немного помогли ему прийти в себя, и он стал думать о последствиях.

Так, Ганс уже домой не вернется. Кому есть до этого дело? Никому. Каждый год кто-нибудь из деревенских умирает по той или иной причине, и молодые, и старые. Нужно, чтобы он пропал, и тогда его исчезновение можно будет оправдать чем угодно. Кто знает, что Ганс ушел сегодня в лес с монахом? Только дед Густав. Внук не мог ему не рассказать, да и сам Вергий приходил к ним домой буквально позавчера. Может, вернуться, и, пока ночь, расправиться с дедом? Нет, это уже вызовет подозрения. С другой стороны, Густава никто не любит, и вряд ли его смерть будут оплакивать. Можно тихонько придушить его подушкой, а когда его тело найдут через несколько недель — уже будет не старика, мол, помер и помер.

Хорошо, с дедом легко будет разобраться, но сначала надо решить, что делать с его внуком.

Вергий встал, подошел к Гансу, пнул его по голове, чтобы точно удостовериться, что тот мертв. На Вергия посмотрели застывшие стеклянные глаза. Священник привязал веревку к руке Ганса и поволок его по земле.

«До чего тяжелый», — думал он, обливаясь потом. Эта душная ночь, не по-осеннему теплая, была бы приятной для любого другого повода не спать, но не для Вергия. Надрываясь, почти каждую минуту он думал о том, чтобы бросить труп тут, оставить на съедение животным и птицам, но если его тут найдут, да еще и зарезанным, могут возникнуть вопросы. Придумывая себе отговорку, Вергий боролся с уколами совести. Зачем он это сделал? Если бы он мог вернуться во времени на полчаса раньше, то позволил бы этому произойти? Но тут же в его затуманенной русальим ядом голове мелькал страстный образ Сейры, как она протягивает к нему руки, как хочет его поцеловать, то совершенное преступление не казалось ему таким уж страшным.

Собаке — собачья смерть.

Тело Ганса постоянно застревало в сучьях и корнях деревьев, будто лес не отпускал его. Вергий чертыхался каждый раз, когда приходилось выдирать голые ступни юноши из-под коряги, которая мешала тащить его дальше. Полоски крови, которые оставлял на траве за собой Ганс, постепенно начали стираться, и когда священник добрался до утеса, следы убийства уже истерлись.