Сердце рыцаря

Он очень долго не мог заставить себя приблизиться к ней. Все его инстинкты запрещали ему подходить к людям: их формы и запах были помечены угрозой смерти. Он пригнулся у крошечного огорода, дрожа, прислушиваясь к тому, как голос отшельника произносит слова вечернего правила, которые для волчьего слуха оставались непонятными. Но наконец, когда голос смолк, глубинная часть его существа заставила его пройти через огород и поскрестись в дверь.

Когда в дверь поскреблись, Жюдикель укладывался спать. Он отяжелел от недосыпания: после встречи с Аленом он каждую ночь бодрствовал с заутрени до первого часа, готовясь встретить позор – и, возможно, смерть. Ему не было известно о той вещи, которую украл Ален, – ему никогда не хотелось узнать подробности того, как Тиарнан преображался, и Тиарнан ими не делился. Он догадался, что жена Тиарнана послала к часовне своего бывшего поклонника, но подозревал только, что Ален все видел и отправился сообщать облеченным властью. Он думал, что вскоре люди из епископского суда приедут, чтобы допросить его об оборотне и поставить на него капкан. А потом будет долгий кошмар судов, гневных допросов, публичного унижения. Для Тиарнана это закончится медленной и тяжелой смертью, а для него самого... Кто знает, какое решение примет церковь?

Ему оставалось только поручить себя и Тиарнана милосердию Божию. Услышав царапанье у двери, он поначалу решил, что это дьявол явился, чтобы соблазнять его ложными обещаниями безопасности.

Жюдикель сел и перекрестился. В его хижине без окон царил непроглядный мрак. Он не стал вечером возиться с огнем, так что угли в очаге едва теплились. Царапанье повторилось. Жюдикель шепотом прочитал молитву святому Майло-ну и протянул руку за молитвенником, лежавшим на столике у кровати. Его кожаный переплет, потертый долгим употреблением, придал ему уверенности. Крепко сжав молитвенник в руке, он подошел к двери и распахнул ее.

Волк, освещенный луной, отскочил назад и отбежал к краю огорода, но там остановился, дрожа и поджав хвост. Жюдикель секунду смотрел на него, а потом опустил молитвенник. Волк заскулил и пошел к нему, а потом остановился, опустив голову и наблюдая за священником. Жюдикель сделал шаг вперед. Волк не пошевелился. Отшельник подошел еще ближе – и в конце концов упал на колени на дорожке перед волком.

– Тиарнан? – прошептал он.

Волк заскулил. Его уши не улавливали низких нот, так что принадлежавшее ему в прошлом имя стало непонятным скоплением звуков «ярра». Жюдикель протянул свой молитвенник, и волк, понюхав книгу, снова заскулил и лизнул руку священника.

С того момента когда Тиарнан осиротел, Жюдикель считал его своим приемным сыном – ребенком, которого ему не суждено иметь от своей плоти. Он всегда думал, что вид любимого человека, превратившегося в животное, заставит его ужаснуться. Но сейчас, глядя на испуганного зверя, он чувствовал только бесконечную жалость. Гордый, сдержанный Тиарнан доведен до такого!

Он погладил волчью шерсть, мягко приговаривая, и волк заскулил от горя, которое животному испытывать не положено. Спустя недолгое время волк потянул его за рукав, повел вверх по холму и показал камень с выемкой позади часовни. И тогда Жюдикель понял, что на самом деле сделал Ален де Фужер, и был настолько потрясен, что даже страх его прошел.

Вечером двадцатого октября в дверь поместного дома в Таленсаке постучали. Открыв ее, Кенмаркок увидел стоящего в сумерках Жюдикеля. Секунду управляющий изумленно взирал на него. Отшельникам не положено было покидать место своего уединения. Некоторые настолько удалялись от мира, что замуровывали себя в кельях, прочитав заупокойную службу. Жюдикель так далеко не заходил – но в то же время он не покидал часовни Святого Майлона с тех пор, как одиннадцать лет назад туда удалился.

– Да смилуются над нами Христос и все святые! – воскликнул Кенмаркок, перекрестившись. – Святой отец Жюдикель! Молю Бога, чтобы вас привели сюда не дурные вести о маштьерне!

Слово «маштьерн» ударило в Жюдикеля, наполнив его мучительной гордостью. Вот как жители Таленсака смотрели на парнишку, которого он помог вырастить! Он был для них не «господином», не «владетелем», а хранителем закона. Он неопределенно покачал головой.

– Я видел Тиарнана четыре дня назад. Он попросил, чтобы я поговорил от его имени с его женой. Он сказал, что она в Иффендике, и я отправился туда этим утром, но оказалось, что она вернулась домой.

Это объяснение звучало достаточно убедительно: отшельник мог оставить свое убежище ради святой обязанности примирить особо дорогого ученика с его супругой. Но даже полностью объясненное появление Жюдикеля поразило Кенмаркока. Присутствие столь достойной восхищения особы у его порога смутило его сильнее, чем если бы перед ним стоял сам герцог. Он промямлил подтверждение: да, Элин вернулась в Таленсак накануне днем, – а потом, вспомнив о приличиях, пригласил Жюдикеля войти и крикнул жене, чтобы та принесла еды и питья.

– Вы разделите с нами трапезу, святой отец, и проведете ночь под нашей крышей? – обеспокоенно спросил он.