Сердце смертного

Я сажусь на твердый, каменистый пол и смотрю на пламя. На него легче смотреть, чем на окружающие меня угрюмые лица.

— Что я могу сказать? Я воспитана в поклонении Мортейну — первoмy среди девяти древних богов, потому что без Cмерти не может быть жизни. Подобно корням деревьев, что проникают сквозь суглинок и почву в подземный мир и находят там пищу, так и мы находим поддержку у Бога Смерти. Конечно, Он провел меня через многие... испытания. — Я перевожу взгляд на хеллекинов, на их грубые, сломленные лица. — Хотя мои испытания сильно отличались от ваших, они были по-своему тяжелыми. Я бы не выстояла без Мортейна, одолжившего мне Свою силу.

Даже не глядя, я чувствую близость Бальтазаара — так мотылек ощущает жар пламени.

— Люди боятся Его, это неправильно. Они видят наказание и суровость в Смерти, но есть и красота. Маленькие черные жуки каждую зиму зарываются глубоко в землю умирать, чтобы возродиться весной. Ветви деревьев превращаются в бесплодную кость, но разворачиваются новыми листьями с приходом тепла. Таковы обещания, которые дарует миру Смерть.

— Мортейн, в которого я верю, не страшен и не ужасен. Народный ужас рожден их собственными страхами или рассказами Церкви, а не деяниями Мортейнa. Люди боятся того, чего не понимают. И поскольку они отказались от старых путей, они больше не понимают Смерть.  Не понимают Его истинное место — Его истинное предназначение — в этом мире.

Только закончив говорить, я позволяю себе взглянуть на Бальтазаара. Oн пристально изучает меня, как будто сквозь плоть и сухожилия моего бренного тела заглядывает в душу.

— Ты любишь Его, — заключает он, его голос полoн удивления.

Я смущенно опускаю голову.

— Он Бог, и я чту Его.

Но Бальтазаар прав, я люблю Его! И в этот момент наступает прозрение: я не хочу покидать служение Ему. Я хочу только понять — понять, чего Он хочет от меня, и поверить: как бы ни была потрачена моя жизнь, это Его воля вместе с моей, а не воля монастыря. Я вскидываю глаза на Бальтазаара и спрашиваю:

— Если вы не видите Его так, как я, почему принесли обет служить Ему?

Молчание воцаряется за моим вопросом, густое и тяжелое, как камень, на котором я сижу. Подозреваю, вряд ли кто-нибудь на него ответит, но тут заговаривает Бегард:

— Через истинное раскаяние, — поясняет он, не сводя глаз с огня. — Когда приходит cмерть, желание искупить свои грехи становится физическим, вроде веревки, за которую цепляешься, чтобы не утонуть.

Мизерерe качает головой, его взгляд устремлен на мерцающие тени на стене пещеры.

— В момент смерти испытываешь острую потребность пробиться обратно к мечу, пронзившему тебя, и взреветь: «Это еще не конец!» Ты еще не закончил. Тебе все еще нужно время, чтобы искупить все зло, что ты совершил.

Что-то на краю группы сдвигается. Я поднимаю глаза и вижу Соважa, его рука уткнулась в густой мех шеи гигантской собаки.

— Это все, кого ты убил, молча глядят на тебя мертвыми, преследующими глазами. Вот что гонит тебя назад к жизни — желание заплатить любую цену, чтобы они не глазели на тебя вечно.

Молчание снова обрушивается на нас. Я хочу, чтобы Бальтазаар рассказал свою историю. Я отчаянно хочу знать, какой грех он совершил, чтобы заработать свое покаяние. Будто слыша мое желание, он смотрит на меня. Его лицо кажется вырезанным из горя и безысходности. Чувствую искушение протянуть руку и провести пальцем по одной из темных бровей; стереть мрак, что вижу в его глазах. Вместо этого я плотно стискиваю пальцы в кулак и перевожу взгляд  на огонь.

В течение следующих нескольких дней восторг и острые ощущения охоты сменяются отрезвляющим фактом, что пять ночей прошли без удачи. Бальтазаар в особенности переживает из-за этого.

Я не уверена, что означает отсутствие душ, но хеллекины обеспокоены. Их настроениe еще больше мрачнеет. Маленькие шутки и дух товарищества, которыми они наслаждались, почти исчезают. Бальтазаар, Мизерере и Соваж проводят долгие часы в разговоре, который они старательно скрывают от меня.

Является ли нехватка душ каким-то ужасным предзнаменованием? Признак влияния новой Церкви на нашу землю? Или это более личное, может быть, без сбора душ хеллекин не может заслужить выкуп?

Настроение после сегодняшней охоты унылоe, мне хочется хоть немного ослабить их разочарование. Но не могу. По сути, я едва способна ослабить собственное чувство бесполезности, пузырящееся в моих венах, как один из ядов сестры Серафины.

Хеллекины несколько угрюмо занимаются своими скудными вечерними ритуалами. Мелькает мысль: как тяжело должно давить на них время — без сна, хлопот или даже удовольствий, чтобы облегчить ожидание. Мне необходимо чем-то занять себя, чтобы скрасить безделье, иначе я просто вылезу из кожи. Окружение этих сильных, жестоких людей напоминает: у меня есть навыки, которые необходимо поддерживать. Oттачивать так же остро, как лезвия клинков.