Сердце солдата

Землянку, в которой жил Петрусь, Коля нашел бы и сам — из-под толстого заснеженного наката вырывались в вечерний сумрак звуки баяна. Клокотали басы, а на их мягком фоне будто кто-то неустанно сыпал звонкие серебряные монеты.

Еленка и Коля постояли немного у дверей. Послушали. И несмело, тихонько вошли.

В этой землянке, как и в других, справа и слева тянулись жердевые нары. Только потолок был из крупных отесанных бревен. Здесь жили комсомольцы-подрывники, ребята отчаянные, бесстрашные, готовые в любую минуту сняться с места. Они сами оборудовали свою землянку. Таскали за три километра огромные бревна для наката, подперли потолок двумя толстыми стояками. На один из стояков повесили портрет Ленина, увитый гирляндой алых лент, которыми обычно девчата заплетают косы.

Портрет появился в землянке не так давно. Он был с риском для жизни выкраден из подвала одного сельсовета под самым носом у фашистов.

Несмотря на то, что партизаны, уходя от больших отрядов врага, сменили лагерь уже в четвертый раз и неизвестно было, сколько удастся продержаться в этом лесу, все в землянке подрывников было сделано прочно и обстоятельно — и два оконца, и массивная дверь, и большая, жаркая печь. Будто поселились они здесь надолго.

Когда Еленка и Коля вошли в землянку, Петрусь играл, склонив голову набок. С десяток парней, сидя и лежа на нарах, слушали. Гостям молча, но приветливо покивали головами. Парень, сидевший ближе к печке, подвинулся, уступая место.

В углу рядом с шубами и ватниками Коля заметил аккуратное сооружение из тщательно отесанных жердей, где в специальных гнездах покоились автоматы. Захотелось потрогать их тепло поблескивающие стволы. Но Коля сдержался и сел неподалеку на край нар.

Парень, уступивший место у печки, мотнул головой. Дескать, давай сюда, поближе. Коля узнал его, это был тот самый, что приезжал за Борисевичами и так ловко притворился пьяным. Коля улыбнулся в ответ, но с места не сдвинулся.

А Петрусь все играл, склонив голову набок, опустив веки. Причудливо сплетались мелодии, и в землянке становилось то просторно, то тесно. То, казалось, ветер качал в поле белые головки ромашек и нежно-розовые шарики клевера и нес в землянку медвяный запах, от которого сладко щемило сердце. То низко над землей бежали тяжелые тучи, клубились, наползая друг на друга, гремя и сверкая жаркими лезвиями молний, — и становилось вдруг душно. То сквозь мелодию чудились чужие, ненавистные шаги, и кулаки сжимались сами собой.

Наконец Петрусь перестал играть. Стало тихо в землянке. Только в печке шуршали угольки. Подрывники молчали, будто все еще рядом пел баян.

Потом парень, что приезжал за Борисевичами, тихо сказал:

— У нас в Локте речка течет, Алей. Может, слыхали? — Ему никто не ответил. — Небольшая речка, тихая. А весной кипит, будто бешеная. Мосты ломает. А кругом — степь. Куда глаз хватает — простор. Трава, трава… Если ту степь вспахать — весь мир накормить можно… А на восток пойдешь по степи — там горы… На свете краше, говорят, нету… А в горах — цветы, огоньками называются. Глянешь — и верно, будто в зеленой траве огоньки вспыхнули… — Парень умолк. Потом вдруг повернулся к Еленке: — Ты, Еленка, когда-нибудь наши огоньки видела?

— Нет…

Парень вздохнул, отстегнул карман гимнастерки, достал потрепанную записную книжку и, открыв ее, гордо сказал:

— Вот он, наш алтайский цветок-огонек…

Подрывники встали, сгрудились возле парня. На темной ладони между чистых листков книжки лежал засушенный ярко-оранжевый цветок с бледно-зеленым стебельком. А лицо парня стало ярче цветка, он сказал, будто извиняясь:

— Так и таскаю его с собой…

— У нас такие не растут, — сказал кто-то с сожалением.

Парень неловко сунул книжку в карман:

— Про гостей забыли. Гостей положено чаем поить.

Кружок возле парня распался, и все посмотрели на Колю.

— Это Коля Гайшик, — сказала Еленка. — Его отца вместе с Ванюшей расстреляли в Ивацевичах.

— Знаем, — хмуро сказал парень, потом улыбнулся и спросил: — Мы с тобой встречались?

Коля кивнул.

— Меня Мишей кличут. У кого есть сахар?

Светловолосый низкорослый паренек протянул на ладони кусочек сахара, к которому прилипли несколько крошек махорки.

— Давай, Яшка. — Миша взял сахар и сказал, строго нахмурив брови: — По инструкции сахар надо хранить отдельно от махорки в хрустальном сосуде, именуемом в простонародье сахарницей… Милости прошу к столу. — Он широким жестом указал на дощатый ящик, где будто по волшебству появились жестяные кружки и большой эмалированный чайник с черными опалинами на зеленых боках. — Чай с острова Цейлон еще не подвезен. В Индийском океане свирепствуют пассаты и муссоны. Но есть клюква отечественного урожая…

Коля улыбнулся. Он почувствовал себя спокойно в просторной теплой землянке, среди друзей. Первое ощущение неловкости пропало. Он без стеснения взял крохотный кусочек сахару и кружку с кипятком. Кружка обжигала губы.

Еленка от чая отказалась. Не торопясь, передала она подрывникам Колин рассказ.

— Ты не унывай, — сказал Петрусь, обращаясь к Коле. — Подрастешь — придет и твой черед.

Коля обиженно поставил кружку на стол.