Сердце степи. Полёт над степью

- Попей ачте с девушками, - сказала она Вирсат, оставляя ту снаружи. - Раздай. - В ладонь Вирсат опустились три серебряных, и она подмигнула Камайе.

- Милая, а я как раз думала о тебе. - Гатэ, как всегда, узнала её по шагам. - О. Ты мрачнее, чем дым над горящей родной хижиной. Что стряслось?

- Развей моё беспокойство, досточтимая. - Камайя села на скамеечку у ног Гатэ, повинуясь жесту Улхасум. - То, что творится, пугает меня. Родственника моей подруги избили наёмные бандиты, в городе торгуют дурманом, и его же, похоже, употребляют во дворце. Когда меня привели в покои твоего мужа в качестве подарка, я почувствовала этот запах впервые, и только что вспомнила об этом, а в последние дни он будто преследует меня. Саурт поит твоего мужа зельем на основе этого дурмана. Йерин отравила Нуун… И свалила на меня. На дорожках лёд, мою служанку заперли в кладовке, а Тинхэн рассказала мне о Йерин такое, от чего у меня волосы встали дыбом. Ул-хас считает меня неподходящим выбором для твоего сына, и, похоже, моё наличие в гареме побудило его принять очень, очень нежелательное для всех нас решение. Я боюсь лишний раз вздохнуть или пошевелиться, чтобы не вызвать гнев духов или высоких небес.

Слова сыпались, как чёрные и серые бусины, отскакивая от богатых ковров и пропадая в их ворсе, слетали серым пеплом на ладони, каплями тоски падали на подол халата. Гатэ протянула руку, Камайя подалась вперёд, вдыхая сладкий, густой запах дерева айго и терпкий аромат лекарственных трав от её пальцев. Улхасум гладила её по волосам, и становилось чуть светлее.

- Тебе страшно?

- Мне страшно. Улхасум, что мне делать? - Камайя подняла голову и смотрела на задумчивую улыбку Гатэ. - Я осталась, но это не помогло. Может, мне пора уйти? По крайней мере, у Йерин не будет этого довода… Старая, строптивая, развратная… - Камайя вдруг расхохоталась, и хохот был похож на карканье вороны, потому что чёрное крепко сидело в душе. - Прекрасная пара твоему сыну, та катараме та катаве!

- Не смейся над собой, Камайя, - покачала головой Гатэ. - И не бойся. Там, где страх, нет места любви. Они не живут вместе. Ты обещала мне остаться. Сегодня пир, помнишь? Мой сын отказался от хмельного и дурмана, и я одобряю это, но лишать его твоего общества в праздничные дни было бы преступлением.

- Я чуть не убила его, - тихо сказала Камайя, закрывая лицо руками. - Я забыла о тебе, досточтимая.

- А тебе и не надо вспоминать обо мне так часто, - рассмеялась Гатэ. - Просто смотри на то, чего я уже не увижу, и пусть оно радует твоё сердце, как радовало моё. Смотри на него и на степь. Зарисуй и сохрани их на страницах твоего сердца.

- Йерин бы обрадовалась, убей я его. Об этом я тоже забыла.

- О. Йерин утрачивает силу чадородия, и это мучает её тело и душу. Она то кипит, то превращается в лёд, а власть ускользает из её рук, и она бьётся, как ядовитый угорь в лодке, отравляя прикосновениями всех, кто рядом. Я могла бы её пожалеть, если бы не её яд. Мне сложно было сохранять достоинство, проходя через это, но я держала себя в руках.

- Ул-хас сказал, что в этот раз согласен с Йерин, - в том, что Аслэг недостоин. Сказал, что завтра решит этот вопрос окончательно. Что это значит?

- Он хочет оставить указ о наследнике, и, судя по твоим словам, это будет не Аслэг.

- А сейчас этого документа нет?

- Есть. Но воля Ул-хаса - закон. Не тревожься, милая. Видишь, как всё может измениться? Ветер в степи не стихает, но сегодня он дует в одну сторону, завтра в другую. Кто ещё во дворце прибегает к дурманящим зельям?

- Улхасум, я думаю, Бакан тоже обращается к этому дурману. - Камайя прикусила губу, вспоминая его бешеный взгляд. - А ещё я нашла тайник с ним в книге… Вернее, Аслэг нашёл.

- Бакан… - Гатэ надолго замолчала, потом повернула голову к очагу. - Что ж. Надеюсь, мой муж найдёт время одуматься и изменить решение. Налей себе ачте, Камайя. Посиди со мной. Я рассказывала тебе легенду о юноше, который пытался грести против течения, противясь ему?

24. Руан.Да ты затейник

- Господин Руан, господин Аслэг зовёт тебя, - сказал Шуул, заглядывая в комнату. - Он просил поторопиться.

Аулун с тревогой во взгляде обернулась на них, но Руан поднял ладонь, успокаивая её, вышел вслед за плечистым, гибким хасэгом наружу и нахлобучил шапку. Волосы пружинили, он натянул её на уши и покрутил на голове, чтобы плотнее села.

Сапоги рыхлили сухой снег. Аулун смеялась ночью над его волосами, и он предупредил, что очень, очень строго накажет её за такое своеволие. А она нарочно засмеялась ещё веселее, и снова потешалась над ним утром, лукаво прячась за халатом так, чтобы ничего не скрывать. Теперь эта улыбка была на его лице, и он чувствовал себя глупее некуда, но стереть её, сорвать и запихнуть в карман, как это делала Камайя со своими, не мог.