Сердце степи

Первые капли дождя падали в дорожную пыль, и этот запах, неповторимый, незабываемый, щекотал нос, шевелил с порывами ветра резные листья летунков и розовые соцветия нокты, обвившей мокрую, пахнущую мелом штукатурку домов на берегу. Пёстрая брусчатка дороги под ногами покрывалась тёмными пятнами, и Камайя дрожала, уворачиваясь от струй, а потом внезапно сама стала водой, стала грозой, и летела над миром, оглаживая его пеленой дождя, свисающего бусинами с распростёртых рук, и волосы дымной тучей летели за ней, сверкая серебряными подвесками, будто крошечными вспышками молний за горизонтом.

Мелодия ускорялась. Одна из флейтисток отложила свирель и взяла бубен, и вот молния расколола небо пополам, лихая, хлёсткая, блестящая. Вихрь дождя и ветра вился, бился вокруг очага, сверкая серебром, струясь потоками гладкой ткани, обнажая ноги до бёдер и тут же скрывая их.

Гроза уходила, дождь замедлялся. Последние крупные капли упали в лужи, создавая пузыри. Камайя замерла, склонив голову, дождалась, пока погаснет биение струны на ягете, и подобрала плащ.

Туруд показала ей глазами на ковёр, где сидели музыканты. Камайя покорно скользнула туда под восторженные возгласы.

- Хорошо танцевала, - еле слышно шепнула ей флейтистка, сидящая рядом.

- Это не просто хорошо… Это настоящая ворожба, - восхищённо откликнулась другая. - Иначе тебя бы не оставили смотреть.

Так это привилегия! Отлично. Камайя вежливо кивнула девушке, предложившей ей тарелочку со сладостями. На стряпне Алай можно сытно существовать, но не более того, и вряд ли кто-то будет травить полный зал гостей ради неё одной.

Она сложила несколько засахаренных фруктов в небольшую тарелочку и тихонько сидела, исподлобья рассматривая приближённых Ул-хаса. Харана сегодня не было, и кто-то опять прожигал её взглядом. Она пригляделась. Бутрым пялился на неё, не отрываясь. Гамте… Вот это вляпалась… А что если он опять потребует его радовать? Интересно, он помылся хоть раз за эти несколько дней? Халат вроде чистый.

56. Кам.Бумажные лепестки

Бутрым пил. Снова. Сидящие позади мальчишки в цветных халатах или служанки с ковра время от времени вставали по взмаху чьей-нибудь руки и подносили быуз кому-нибудь из сидящих на подушках. Двадцать один человек в дорогих одеждах, большинство из них, не считая хрыча - старики, пара мужчин в возрасте Руана, и шестеро молодых.

В середине зала танцевали какие-то девушки. Память срисовывала лица мужчин на возвышении. Двое чаще остальных «угощали» Бутрыма. Надо запомнить их отдельно. Время от времени кто-то вставал и, кланяясь, переговаривался с лениво ворочающимся Ул-хасом, но расстояние и музыка мешали расслышать слова.

Напротив, на отдельном ковре, сидел, по-видимому, посланник Фадо. Руан описывал его именно таким. Вычищенный, вылизанный, с тщательно уложенными волосами, он сидел, явно брезгуя есть руками, поэтому его угощение стояло нетронутым. Ну и глупец. Это могут принять, - и, скорее всего, уже приняли, - за невежливость. Хасэ с подушек посматривали на него и сидящего рядом с ним слугу, закидывая в себя куски каких-то жирных яств унизанными перстнями руками.

Эх, жаль, никак не подобраться поближе. Послушать бы, о чём ведутся речи на таких пирах. Большинство сидящих уже откровенно пьяные, конечно.

Один хасэг вдруг начал заваливаться на бок и грузно упал в подушки. Камайя внимательно смотрела на то, как соседи со смехом возвращают его на место и подливают быуза. Ох, высокие небеса! Ему бы желудок прочистить и выпить трав…

- Госпожа, улсум зовёт тебя, - сказала крохотная служаночка, наклоняясь к Камайе. - Ступай.

Камайя грациозно встала, ощущая на спине и ногах всё тот же прожигающий взгляд Бутрыма, и вышла, заворачиваясь в плащ.

- Красиво танцуешь, - неожиданно улыбаясь, сказала Туруд, и Камайя удивлённо улыбнулась ей в ответ. - Словно дождь в степи.

Её сухое, некрупное загорелое лицо было и правда радостным. Камайя с интересом глядела на управляющую гаремом. Улыбка той была неожиданной, как цветок, вдруг распустившийся на старом удилище, забытом в пыльном углу.

- Спасибо, улсум. - Камайя словно погладила этот цветок, совершенно искренне и очень осторожно. - Я рада, что тебе понравилось.

- Не только мне. Господа оценили. Радуйся! Ты идёшь в покои.

Камайю передёрнуло. Она стиснула зубы. Робкие лепестки сыпались на землю - они были бумажными, и бумага пахла затхлостью и паутиной.

- Улсум, скажи, пожалуйста, а там прибирались? - спросила она, прекрасно осознавая дерзость этого вопроса.

- Конечно. - Туруд повернулась к ней, жёсткая, бесстрастная, и цепким взглядом оглядела её. - Почему ты спрашиваешь? После каждого визита наложницы там прибирают.

Вот чёрт. Лучше бы прибирали перед визитом. Камайя шла, лихорадочно придумывая, как избавиться от приставаний великого, и как уговорить его помыться, если это не сработает. Скорее всего, он опять уснёт. Если не уснёт, она споёт ему колыбельную. А есть ещё один вариант…