– Это не только твоё дело! – Глупо было кричать, выходить из себя – с ним это всё равно никогда бы не сработало, – но слишком долго сдерживаемое напряжение вырвалось на волю, и я ничего не могла с ним поделать. – Это и моё дело. Мне не всё равно, что с тобой будет… В конце концов, как бы я нашла Сердце без тебя? Разве ты об этом не думал?
– Если бы ты попала в беду из-за вашей с Бартом идиотской затеи, ты бы определённо никогда его не нашла. Я, конечно, подозревал, что вы попытаетесь сделать что-то, сколько ни проси… Но уж, конечно, не ожидал, что это будет такая глупость.
– Это был твой собственный план.
– Я прекрасно знаю свой собственный план! – Стром редко повышал голос, и я вздрогнула. Заметив это, он заговорил тише. – Любой ход – бессмыслица, если сделать его не вовремя. То, что могло пойти во благо, не дало ничего.
– Ты жив. Ты на свободе. – Конечно, мне стоило рассказать ему о Биркере. Но я не рассказала – может быть, отчасти из желания убедить его в том, что наша забастовка, гибель Горре были не напрасны. Убедить его – или себя?
– Я и так был бы жив и на свободе.
Эрик Стром не мог бы сделать мне больнее – от этих его слов перехватило дыхание, похолодели руки. Но я не могла позволить ему заметить – и высоко подняла голову.
– Я хотела помочь тебе. Я не могла просто ждать, пока ты был там, в Каделе. Пока они… я должна была что-то сделать. Кроме того, разве всё это – не то, чего ты хотел? Препараторы сделали что-то наперекор Химмельнам, выступили вместе, и…
– Жалкая горстка. Балаган, который показал, что мы беспомощны – и не готовы на действительно серьёзные шаги. – Видимо, он не мог усидеть на месте – поднялся и встал напротив камина, как будто там, на раскалённых углях, плавился и чадил его драгоценный план.
Я встала рядом с ним, глядя в его упрямую щёку – на меня он не смотрел. Щека была гладко выбрита – он сделал это перед тем, как прийти сюда.
Ко мне.
– И что мы способны объединиться, – тихо сказала я. – Сплотиться вокруг тебя, ради тебя… а ведь не все там даже тебя знали. Весь Химмельборг увидел, что не все довольны тем, как всё устроено… разве этого так уж мало?
– Не заговаривай мне зубы, Иде. – Он устало вздохнул, прикрыл глаза. – Я больше не один из Десяти, я лишился контроля над препараторами, теперь за мной будут гораздо пристальнее следить. Кроме того, если нам снова понадобится забастовка, Химмельны будут готовы. Всё это – результат необдуманных действий. Твоих в том числе.
– Если у тебя была идея получше, чего же ты ждал? Чтобы тебя отправили в Стужу?
Он вздохнул, и его лицо снова стало непроницаемым, почти скучающим. В этот момент я почти ненавидела его.
– Я с самого начала предупреждал тебя, Хальсон. Я говорил: если хочешь участвовать, придётся быть терпеливой. Теперь я понял, что ошибся. Во всём этом и моя вина. Я должен был подумать о том, что тебе будет слишком сложно…
– Само собой. – Мне очень хотелось быть такой же невозмутимой, ранящей спокойствием, но я дрожала от злости и понимала: Эрик Стром, мой ястреб, чувствует это. – Я недостаточно хороша для твоих… замыслов. Но я делала всё, чтобы найти Сердце. Всё, чтобы помочь тебе…
– Пожалуйста, успокойся, или…
– Или что? Ты даже посмотреть на меня не можешь. Если тебе так противно на меня смотреть, если я такая плохая охотница, может, лучше просто написать заявление, чтобы они…
Тогда он наконец посмотрел на меня.
И я замолчала.
Мир вокруг плавился в последних лучах, падавших на нас сквозь стекло. В алом закатном воздухе плавали пылинки. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Я закрыла глаза и почувствовала, как Эрик Стром целует меня в ответ. Он прижал меня к себе так, будто уже делал это сотни раз.
Под его ладонями пылало пламя, но я прижалась к нему сильнее.
Мне хотелось сгореть.
Больше я не чувствовала ни злости, ни обиды, ни страха. Ничего – кроме слепящего, чистого, как снега Стужи, желания.
– Иде, – прошептал он, когда наши губы разомкнулись, и я увидела его глаза – затуманенные, насторожённые. – Нам лучше остановиться.
– Но ты не говоришь «остановись», – сказала я. – Значит, это не приказ ястреба. Верно?
– Верно, – ответил он. Его руки держали меня так же крепко.
– Тогда я не хочу останавливаться.
– Я тоже не хочу, – сказал он. – Но это может плохо кончиться для нас обоих. Ты это понимаешь?
– Да.
– Я тебе в отцы гожусь.
– Это неправда.
– Верно. Но я часто чувствую, будто так оно и есть.
– Я знаю.
– Со мной не будет легко.
Я сдавленно рассмеялась:
– Пожалуй, поздновато говорить об этом.
– Твоя правда.
Я провела кончиками пальцев по его шрамам – мне давно хотелось почувствовать, каков на ощупь каждый из них. Эрик осторожно очертил мои в ответ – начиная с первого, спустившегося от левого уголка губ на подбородок, заканчивая крошечным рубчиком на шее, который, должно быть, не заметил бы кто-то другой.
Но он помнил все мои шрамы.
– Я…
Он покачал головой.
– Не говори того, о чём будешь жалеть, Иде. Это необязательно.
Закат за окном погас, и мы поднялись в спальню, разомкнув руки – лестница была слишком узкой.