Сердце Стужи

Её руки взметнулись вверх, и она жадно прижалась к нему. Он обнял в ответ и почувствовал её грудь, живот, бёдра. И снова ощутил это – дурманящий, окрыляющий скорый ток собственной крови, не имеющий ничего общего с подгоняемым эликсирами течением. Жар волнами проходил по телу, и он плавал в нём, согреваясь так, словно нигде и никогда не существовало ни Стужи, ни смерти, ни одиночества.

Ниже, ниже. Его руки, будто действуя помимо воли, потянули подол платья вверх, и он почувствовал, как она вздрогнула всем телом.

От неё пахло травами и кофе, мылом и чистотой. Она дышала неровно, и когда он нажимал на её губы своими сильнее, открывала рот слишком широко. Возможно, прежде она никогда никого не целовала. Эта мысль отрезвила его, и он отпустил платье – и попытался высвободиться из кольца её рук… Но она обнимала крепко, нерасторжимо.

– Не отталкивай меня, – тихо сказала она вдруг, отстраняясь, глядя ему в глаза неожиданно прямо, спокойно. – Я ведь чувствую. Ты не хочешь меня отталкивать.

– Да, не хочу. Но…

В памяти снова улыбнулась Рагна.

«Кто эта девушка, Стром?»

Рагна была так близко к нему – а теперь стала складкой на белом покрове Стужи.

Иде уже стала Эрику ближе, чем он мог страшиться или надеяться.

Почему? Он и сам не знал. Этому не было никакого логического объяснения. Что-то особенное в её запахе, движениях рук, серьёзном взгляде, том, как она задумывалась над полями с тавлами – будто от победы зависела её жизнь – том, как ни один мускул на её лице не дрожал, когда она ему проигрывала.

Сегодня всё это могло навеки остаться в Стуже.

И сегодня – быть может, она была права – он не достал Сердце, хотя мог бы.

Потому что выбрал её.

То, что Эрик чувствовал к ней, сбивало с толку… И если сейчас он не остановится, всё станет ещё сложней.

Не понадобилось ни отстраняться, ни говорить ни слова.

Её глаза расширились, а потом разом стало пусто, холодно. Она отступила.

С минуту они стояли друг напротив друга, настороженно, тяжело дыша. Её щёки раскраснелись, пальцы потерянно комкали складки платья, губы дрожали.

Больше всего на свете ему хотелось вернуть её себе, снова обнять, сцеловать с лица обиду, объяснить всё – в том числе и то, что невозможно было объяснить никакими словами…

Но он остался стоять на месте, и сияние её глаз погасло.

– Ты прав, – тихо сказала Иде, опуская взгляд. – Мне действительно нужно поспать ещё. Доброй ночи.

С минуту после того, как она ушла, он продолжал стоять где стоял, бессильно сжимая кулаки.

Какой смысл во всех его возможностях, усвоении, особости, о которой ему, не уставая, твердили с детства, если он никогда не может делать то, что ему действительно хочется?

Что-то тёмное, дурное в нём приглашающе манило уйти из дома, подальше от Сорты, подальше от всего, что она в нём будила.

Может быть, найти себе женщину. Почему нет?

Но в глубине души Эрик знал: это не поможет, а если бы и могло помочь, он бы всё равно не стал.

Он расстелил диван, упал лицом в подушку – и сразу будто в тёмный колодец ухнул. Сон пришёл мгновенно, и поначалу он снова видел вокруг Стужу – сначала слой Души, мерцающий, полупозрачный… Сквозь эту полупрозрачность просвечивало сияющее вдали рыжее, огненное, совсем не похожее на Стужу… Он летел к нему – а потом свернул не туда и очутился на слое Мира, и опять Сорта опиралась на него, тяжело дыша и безуспешно пытаясь скрыть, как ей тяжело…

Путь им преградил одинокий вурр – молодой, приподнявший верхнюю губу над острыми, как бритва, клыками.

«Ты его убьёшь! Химмельны…»

Не дожидаясь, пока она закончит, он вонзил клинок в горло вурра прежде, чем тот успел прыгнуть, а потом смотрел, как умирающие лапы конвульсивно взрывают снег, как прозрачная слюна, мгновенно превращаясь в лёд, вытекает из пасти.

«Плевать на Химмельнов».

А потом они снова шли, и сквозь сон ему казалось, что он чувствует мертвенный холод, и тяжесть охотницы на плече, и боль – ладони после того, как он тащил её вверх, саднили… Но он знал, что это сон, и одновременно с ним чувствовал мягкость диванных подушек и тепло пледа, слышал треск углей в камине…

Потом ему показалось, что он слышит, как охотница спустилась к нему, как ходила рядом, и тихо позвякивали то ли льдинки в Стуже, то ли подвеска у неё на шее.

Серебряная птица расправила крылья и полетела – не над Стужей, над Химмельборгом, и он, раскинув руки, полетел за ней.

Миновал бурые крыши квартала торговцев, приземистые – Храмового квартала, расчерченный на зелёные квадраты Зверосад, и наконец полетел над Сердцем города… где дальше, впереди, парил лёгкой бирюзовой дымкой Дворцовый парк. Эрик хотел полететь туда, но что-то настойчиво звало его снижаться, и он покорился с ощущением неизбежности, какая бывает только во сне.

Ниже, ниже… Он узнал особняк, к которому приближался.

Веллеси. Старинная благородная семья… Их младший сын, Гуддре, спускал немало родительских денег на девок и балы.

Во всяком случае, так полагали в свете.

Стром был одним из немногих, кто знал истину.