Сердце Стужи

Снова на лице горячие слезы. Соленые и горькие, они скатывались по щекам, попадали в уголок рта, стекали на шею. Их я ощущала, а больше ничего.

Впустую все, напрасно. Защитная магия — сильная магия! Испокон веков, что лес стоит, она охраняла его от вторжений. Берегла, наверное, и в ту пору, когда между льдом и огнем случилась жуткая война. Сколько огненных волшебников полегло тогда среди заснеженных, топорщащихся острыми иглами деревьев? Я отлична от них лишь тем, что росла в этих лесах, но моя сила — огонь, а он не терпит холода.

Зачем шла? Зачем училась? И почему хранила на сердце тайную несбыточную мечту? Расплата настигла в момент, когда не ждала, когда отпустила себя и поверила в легенду, но кому теперь нужна такая чародейка?

Я перевела взгляд с белых бревен на лицо ледяного лорда. Невозмутимое, спокойное и равнодушное лицо. Совсем недавно представлялось, будто вижу в его глазах улыбку. А он тоже не умеет чувствовать, совсем не умеет. И мне все только мерещится.

Вот и снова почудилось, будто, заметив слезы, дернулся судорожно, и в прозрачном холоде взора опять что-то мелькнуло. Шагнул к лавке, сел зачем-то рядом со мной. Пожалеть сел? Ведь не умеет. У меня тело не чувствует, у него сердце. Но коли так, то не будет сложностью для него одну мою просьбу исполнить. Чего теперь уж терять? И когда бы еще, в какой иной ситуации набралась я смелости, чтобы спросить: «Поцелуешь меня?»

Он не заколебался даже мгновения, будто того и ждал. Склонился, поцеловал. Раскрыл стиснутые в страхе губы, и закружилось вокруг, как совсем недавно, но по иной причине и совсем иначе.

У Бренна удивительно выходило: требовательно, уверенно, но с нежностью. Когда на кончике языка оседает сладкая горечь, когда соприкасаются невозможные вещи: лед и пламя — связываются друг с другом, сцепляются в магические узоры. Слияние губ в сложной игре прикосновений. И напор, то резкий, довлеющий, то дразнящий, мягкий, вынуждающий меня отвечать.

Я уже позабыла, для чего просила поцеловать. На память собиралась сохранить, а сейчас…

Магия потекла по венам тем самым огнем, который был частью меня, который мог спасти или погубить. Растопить иглу или протолкнуть туда, откуда больше не достать. Но направляла ли я огонь? Нет. Злая сила, добрая сила — ее больше не существовало, она перестала разделяться на лед и пламя.

Я не цедила огонь крохотными каплями, подобно исцеляющему бальзаму на больное место, он сам расходился теплыми волнами от моих губ, раскручиваясь по спирали. Все, что совершалось, было частью меня и моей магии, частью того колдовства, которое дарили поцелуи Бренна и рисунки его прикосновений на моих пылающих и ноющих губах. Я настолько растворилась в ощущениях, что совсем интуитивно направила силу в самый холодный участок, которого еще не коснулся жар.

А затем кроха за крохой тепло отвоевало у змеиной магии живое тело, потому что мне очень хотелось чувствовать ласки и уметь ласкать в ответ. Как не сцепить пальцы на его шее и не сжать в ладони мягкие снежные волосы? Как не пройтись рукой по твердой груди и не прижаться ближе?

Жар пробежался до кончиков пальцев, омыл, растворил холод без следа, а потерявшаяся в чувствах чародейка так и не разжала обвитых вокруг мужской шеи рук. Не отстранилась, не прервала поцелуй, благодаря которому впервые в жизни сумела побороть чужое колдовство.

У страсти нет четких очертаний, только расплывчатые разноцветные мазки чувств. Как с купцом, блеклые, серые и черные тени или, как с Ним, насыщенные, ослепительно-яркие краски, в которых мои волосы горят огненными всполохами, сплетаются с настолько снежными, что их белизна режет глаз, сверкающими прядями, когда я, вцепившись в плечи до побеления золотистой кожи, целую, целую яркие губы, мягкие, по сладости точно лесная душистая ягода.

Хотелось поверить, что ужас слепых и немых ощущений мне только пригрезился. И потому я откликалась жадно и ненасытно, познавая, как чувства проскакивают колючими разрядами на самом пике напряжения, по острию желания, на вершине умения осязать. Не застенчиво, не робко и не стыдно больше.

Только те полагают, что лишь огонь пылок, кто не познал на себе страсть снежной вьюги, способной закружить, запутать, затерять. Я в искристом вихре утратила разум и сомнения. Холодная страсть, мощная, сгибающая своим напором, когда под сильными мужскими руками продолжает рваться плотное шерстяное платье, когда обнажается, открывается губам кожа и по ней дуновением морозного влечения и жаркого дыхания пробегает огонь.