Сердце трубадура

— Что, моя донна? — горячий шепот, легкое, быстрое дыхание. Она испугалась, что произнесла это вслух — свою постыдную молитву: «Не покидай, не покидай меня, прошу тебя, не покидай, прошу Тебя, Господи, пожалуйста, оставь нас вместе…» Испугалась — и не ответила, только простонала что-то невнятное, еще сильнее подаваясь навстречу, и он зарылся лицом в ее мягкие, длинные волосы… Ничего не надо доказывать, нет никаких сестер, споров, глупой гордыни, ничего нету. И не надобно. Только, Господи, пожалуйста, оставь мне моего Гийома, оставь мне его, оставь мне только это.

А Гийом ни о чем не думал. Тело его само сказало за него, что он ее любит и не оставит ни за что, и не надо было разбираться, где здесь любовь, а где жалость, где страх и где печаль, и где Серемонда, тихо плачущая — она часто плакала под его прикосновениями — а где его давно умершая мать… Делай, что делаешь, главное — будь честным и храбрым и будь готов за все отвечать. Тогда, может, будешь угоден Господу. А если и тогда не будешь — все равно останься таким.

Уже наведя порядок в своем туалете — они все успели, их никто не потревожил, им повезло — Гийом обернулся к своей даме, оглаживающей ткань верхней одежды, стремясь заглянуть себе за спину — все ли там лежит правильно?..

— Гийом, нам нужно поспешить. Дай Бог, чтобы ужин еще не начался.

— Да, конечно… А кстати, донна, какое это нижнее платье?.. Ну, в котором мне надо завтра выйти к обеду?.. Вот это, которое на вас?..

— Д-да… Или н-нет… То я переменила, вон оно, на перекладине…

— Какое? — Гийом уже стоял у длинного горизонтального шеста, куда вешают одежду, чтобы не помялась, и тащил что-то голубое за длинный шелковый рукав. — Это вот?

— Это… А ты… хочешь… все-таки…

— Так я его заберу пока? — юноша сворачивал длинную штуковину в маленький кулек, не дожидаясь слов согласия. — Чтобы завтра к вам не заходить за ним, а то это было бы странно… Только надо самому будет незаметно отнести его ко мне, за пазухой, что ли — пажа-то не пошлешь. Я тогда обойду залу по галерее, сбегаю к себе и приду позже, хорошо? Надеюсь, Рай не рассердится, что я опоздал…

Серемонда молча глядела на него мокрыми глазами и чувствовала себя… непонятно даже, кем. Она чувствовала себя необыкновенно легко и как-то пусто, будто изнутри у нее исчезла вся плоть и оставался только теплый, растекающийся свет. И больше ничего.

4. О том, как Гийом доказал свою любовь, и как эн Раймон его заподозрил

…Гийом сдержал-таки свое обещание, явился на обед в Серемондином платье.

Это была голубая, вышитая понизу жемчугом рубашка с длинными, узкими рукавами, закрывающая все тело от шеи до ног. Но мерка Серемонды была все же не Гийомова, хотя он и казался небольшим для своих лет — однако же плечи его, туго обтянутые шелком, смотрелись весьма странно, и руки вылезали из рукавов голыми запястьями. Есть на свете и мужская одежда подобного покроя — однако же либо слегка короче, либо уж длиннее, и без этих знакомых всему замку жемчужинок на подоле, и без торчащих складок на его плоской груди, и лопаться на плечах ей тоже вовсе не обязательно… В общем, Гийом, с красноватыми от бессонной ночи глазами вошедший в залу в подобном роскошном уборе, вызвал не меньше эффекта, чем сделала бы это огромная глыбина из катапульты. Обед был торжественный — сегодня уезжала Агнесса, и даму надлежало проводить; потому за столом, кроме Раймона и его приближенных рыцарей, сидела еще небольшая свита баронессы де Тараскон. Паж, собравшийся было протрубить воду, едва не подавился воздухом и забулькал в рожок. Эн Раймон во главе стола поднял свои широкие, сросшиеся на переносице брови. Агнесса уронила кубок. Элиас де Серданьи, сидевший в конце стола, так стиснул зубы, что у него чуть не треснула челюсть.

— Прошу прощения, мессен, что слегка запоздал…

…Еще бы не запоздал. Так долго и с таким скрежетом влезал в это проклятое платье!.. А самое печальное, что бессонная ночь не помогла: он так и не измыслил, как же будет оправдываться в своем поведении. «Ну, Гийом, вы же поэт, придумайте же что-нибудь», сказала вчера Серемонда — но легко сказать, придумайте! То единственное, что сумел выдавить Гийом из своего отказавшегося служить мозга, даже на самый непредвзятый взгляд выглядело диковато.

— Гийом, да на вас, никак, женское платье?

Гийом, слегка взлохмаченный и до крайности нелепый, с изумлением оглядел себя сверху вниз, для верности даже ощупал грудь и бока руками. С выражением полнейшего непонимания ошеломленно приподнял нижний край одежды.

— Неужели и впрямь, господин мой Раймон?..

— И похоже, что я знаю эту рубашку, — барон резко встал, грохотнув высоким креслом, сделал шаг вперед с выражением той же огорошенной сосредоточенности, что появлялась у него в бою. — Да, Гийом, это и впрямь платье моей жены!..