Сердце твари

Ворота были вынесены и лежали у стен бесформенными фрагментами досок и решеток. В свободное пространство ровным строем вошло несколько схарматов, одетых одинаково – в длинные серые плащи очень простого кроя, с капюшонами на лицах.

Следом появилась группа весело болтающих офицеров. Один отделился от этой группы, все еще посмеиваясь, подошел к лавке, на которой сидел Дальгерт.

– Почему уселся? – спросил он резко. – Ну-ка, встать!

Даль очень осторожно поднялся. Сообщил:

– По голове досталось. Решил присесть, чтобы все здесь не заблевать.

– Когда я говорю – молчать! – нахмурился офицер.

Дальгерт решил его не злить. Не ответил.

– Имя, род, звание?

– Дальгерт Эстан. Легат Церкви Спасителя. Инквизитор.

Остиарии покосились на него с интересом. Они не знали. Офицер тоже на секунду потерял дар речи от неслыханной удачи.

– Инквизитор?

– Да.

Дальгерт вытянул на свет знак Святой Инквизиции Эниарра.

Камушки, изображающие цветы шиповника, заинтересовали офицера куда больше, чем их сакральное значение. Он протянул руку, дернул знак веры к себе. Кожаный шнурок натянулся, но не лопнул. Офицер вынул нож и аккуратно разрезал его. Подвеска перекочевала к новому владельцу.

Он злорадно ухмыльнулся, глядя Дальгерту в лицо. Но тот лишь чуть приподнял бровь – дескать, что дальше.

– Посмотрим, что запоешь в подвалах, – с досадой бросил офицер и оглянулся, кому бы отдать приказ.

Но, кроме серых плащей, здесь уже никого не было.

Офицер, так же презрительно морщась, спросил:

– А это кто?

– Это семинаристы. Сироты, взятые на опеку монастырем.

– Я не сирота! – вскинулся один из парней, и Дальгерт ему мысленно зааплодировал. – Меня забрали силой, чтоб батя монахам не вредил!

– И ты веруешь во Спасителя?

Парень потупился. Потом изрек:

– Спаситель добр, люди злы.

– А если я тебе сейчас скажу: «Сними сутану, иди домой», пойдешь?

Глаза у пацана вспыхнули надеждой:

– А можно?

– Ну, снимай. А если я скажу, что на нее надо помочиться? Станешь?

– Спаситель добр… – нерешительно сказал парень. – Ежели ему угодно меня спасти… проведя через унижение…

Даль прикрыл глаза. Ну что стоило ему соврать? Ведь не отпустит же. Поглумится, поиздевается, а потом, хорошо, если просто посадит под замок…

– Ну, значит, ему угодно. Давай. Снимай свою одежку…

Тот суетливо распустил завязки альбы, скинул ее, принялся скидывать облачение. Наконец остался в одних коротких льняных подштанниках.

– Ну? И чего остановился? Продолжай. Я сказал, надо это обоссать…

У паренька задрожали губы. Но он потянулся руками к шнуровке на поясе. Руки тоже тряслись.

– Не издевался бы над ребенком, – нехотя встрял Дальгерт.

Офицер обернулся, зло сощурился.

– Твое счастье, белый, что у меня настроение хорошее…

– Ты же все равно не собираешься его отпускать.

– Я сказал, отпущу, если сделает.

Дальгерт не стал возражать. Все, больше он ничем помочь не сможет…

Остается надеяться, что этот молодой офицер так же легко ведется на «слабо», как иные простые смертные.

Струя мочи уперлась в одежду. Паренек стоял, отвернувшись от всех. Но было видно, как часто вздрагивают его плечи.

– Вера во Спасителя учит терпению, – чуть слышно сказал Даль.

Когда дело было сделано, офицер распорядился:

– Пошли вон, оба! Увижу еще раз – убью!

Мальчишки убежали.

– Я их отпустил, – зачем-то напомнил офицер Дальгерту. – А ты, руки за спину, и пошел.

– Куда?

– Я покажу. Подвалы у вашего монастыря знатные. Хорошие подвалы, своих инструментов не нужно, все есть…

Дальгерт боялся, что его сразу передадут палачам. Что называется, зря боялся. Его заперли в отдельной крохотной клетушке, в которой, кроме лавки и ведра, ничего не было. Он опустился на лавку и вновь попытался понять, что делать дальше. Как себя вести, что говорить, как говорить…

Отдохнуть ему дали несколько часов. В камеру никто не заходил. Часть этого времени Дальгерт честно проспал, часть – сидел, вслушиваясь в звуки в коридоре за дверью. Там было людно – кто-то ходил, скрипели петли, хлопали створки.

Темнота его не пугала и не давила – он прекрасно помнил, где что в этом каменном мешке.

Когда за ним пришли, Дальгерт, по примеру многих заключенных, мерил шагами камеру. Двое дюжих молодцов с факелами в руках встали у входа, третий распорядился:

– Руки за голову! Выходи!

Дальгерт не заставил себя приглашать два раза. Вышел, огляделся.

Он здесь бывал. В этих подвалах, правда, в последнее время мало кто содержался – горожане прониклись серьезностью намерений монахов и стали намного осторожней применять магию. Хулить Спасителя они и вовсе зареклись.

На памяти Дальгерта костер на Лобной площади пылал лишь четыре раза, но этих четырех ему хватило, чтобы запомнить навсегда каждый шаг и процедуры дознания, и ритуальной передачи преступника светской власти, и самой казни. В подвалах содержались и те, чьи преступления против веры были не так страшны. Некоторым из них позже удавалось выйти на свободу. Безумцами, калеками, нищими, но выходили. Чтобы потом сгинуть в неизвестности.