Сердце твари

Дальше по коридору – пыточные камеры. Эти комнаты, вырубленные в цельной скале, куда древней не только самого монастыря, но и города. Во всех трех – неровные бугристые стены, удерживаемые черными от времени и копоти балками и подпорками. Все разделены на две части – палаческую и чистую. В чистую во время дознания приходили служители Церкви Спасителя: сам инквизитор, секретарь, наблюдатели, свидетели.

В палаческой проходил процесс дознания.

Дальгерта втолкнули в ближайшую камеру, провели мимо оградки, за которой уже собралось несколько любопытных.

В палаческой части дожидались своей участи двое монахов. Едва на них глянув, Даль чуть не задохнулся – и резко принял решение. Одним из них был отец Евстатиан. Вороватый ублюдок, один из преподавателей семинарии. Истеричный, самоуверенный садист, сторонник телесных наказаний, которые часто исполнял собственноручно. И при этом один из богатейших членов общины.

Второй… Дальгерт его тоже узнал. Тот священник, что распоряжался госпиталем.

Высокий, прямой, худощавый, с плохо выбритым лицом. Как получилось, что он остался в монастыре? Не успел уйти со всеми? Не захотел уходить? Или… или священники, уходя, бросили раненых?

Монастырского палача не было, вместо него распоряжался собственный палач схарматов.

Против воли ноги стали ватными при виде разложенных на столе инструментов. Даль сжал зубы и подошел к пленным, не дожидаясь напутственного тычка.

– Ну, опробуем здешний арсенал, – громко сказал кто-то из чистой части. – Длинного – на дыбу! Эти пусть смотрят и думают над ответами…

Дальгерта все-таки подтолкнули к железной скамье, устроенной у той стены, что напротив входа. Отсюда подсвеченная факелами дыба просматривалась во всей красе.

Отца Евстатиана к скамье пришлось тащить – ноги ему отказали…

По левую руку генерала Акима сидел старец Демиан. По правую – верный командир передового отряда, получивший ранение, но выживший. Именно его трудами была обеспечена такая быстрая победа.

И небывалая удача! Удалось поймать живыми аж трех важных монастырских чинов. Аким улыбнулся: Даже одного инквизитора, а уж это вовсе из области несбыточных мечтаний!

Генерал окинул взглядом троих святош и сделал выбор. Толстый старик и без пыток во всем признается, чего и не совершал. А молодой, по уверению одного из офицеров, – инквизитор. Его надо поберечь… наверняка много знает и наверняка имеет представление, куда припрятано храмовое убранство и утварь…

Но попугать его тоже нужно. А то стоит, глазами стреляет, словно и не боится ничего…

И Аким приказал поднять на дыбу худого священника, которого отловили в здешнем госпитале. Раненых в госпитале было мало. В дальней части на маленьком столике горела свечка подле нательного Знака Спасителя, а рядом, молитвенно сложив ладони, на коленях стоял этот святоша.

Священнику тем временем связали руки. Протянули в петлю длинную цепь. Он молчал. Только губы беззвучно шевелились – молился, видать.

Аким дал знак поднимать.

Когда руки начали выворачиваться, священник хрипло закричал. Но Аким смотрел не на него, а на тех двоих, что дожидались своей очереди.

Инквизитор сидел очень прямо, не отрывал взгляда от пытаемого, губы его тоже быстро что-то шептали. Толстяк зажмурился и заткнул ладонями уши. Отлично.

Аким встал со скамьи и дал знак ослабить цепь.

– Имя? Чин? – потребовал он ответа.

Священник промолчал.

Пошла потеха, подумал генерал и велел готовить угли.

Священника потянули во второй раз, и он снова закричал. На этот раз крик длился дольше. У инквизитора руки сжались в кулаки, а второй священник вдруг тоже заверещал высоким голосом. А потом неожиданно наклонился вперед и его начало рвать. Видимо, хорошее было у этого святоши воображение. Представил, небось, как его самого на дыбу подвесили. Аким вновь приказал ослабить цепь и повторил вопросы.

И вновь не дождался ответов.

– Поднимай! – велел он палачу.

Тот выполнил приказ, на этот раз – ногой удерживая цепи, которыми были скованы лодыжки священника.

Слабонервного толстяка трясло. Он тяжело дышал. Когда священник на дыбе закричал в третий раз, толстяк внезапно схватился за облачение на груди и начал его неловко тянуть. Лицо его налилось багровой кровью. Не успел Аким ничего решить, как тот захрипел и упал на только что им самим изгаженный пол.

Один из помощников палача подошел посмотреть, что там, и растерянно сообщил:

– Мастер, а этот-то совсем помер!

– Вот те на, – потер переносицу палач. – И приступить к нему не успели, а он копыта отбросил. Слабые людишки…

– Это он со страху, небось, – решил вставить слово помощник палача. – Такое, я слышал, бывает…

– Слышал, – передразнил его палач. – Надо не «слышать», а знать. Знал бы я, что у него сердчишко слабое, по-другому бы работал…

– Уберите! – распорядился Аким. – И продолжайте, чего замерли!