Сердце убийцы

Ну ладно. Не такого уж и вонючего. На сей раз его чай пах всего лишь жасмином и самую капельку счастьем. Роне почти забыл, как оно пахнет, счастье. Наверное, Ману решил ему напомнить. Пусть.

Роне тоже стоило кое о чем себе напомнить. К примеру, об усовершенствованной системе слежения за всеми сразу, только и ждущей, чтобы кто-нибудь за кем-нибудь подсмотрел.

— Шуалейда, — скомандовал Роне, и через несколько секунд одно из зеркал замерцало, и картинка в нем сменилась.

На ней бурлил базар. С навеса над шелковым рядом, где сидел «видящий» голубь, открывался отличный вид, но вместо голосов слышался лишь невнятный гомон. Роне несколько мгновений вглядывался в разношерстную толпу, пытаясь опознать Шуалейду и убийцу под личинами. По шелковому ряду бродили матроны, ремесленники, служанки и даже одна страховидная наемница, обнимающаяся с веселым бритоголовым воякой. В дальнем конце мелькнула знакомая физиономия — этот же «тихий» вчера сопровождал Шуалейду к особняку Ландеха. Но никого, похожего манерой и осанкой на принцессу, да еще в сопровождении раба, Роне не нашел. Все же неудобно пользоваться голубями — ауры не видно.

— И кто же здесь она? — спросил он, не слишком рассчитывая на ответ.

— Наемница, — отозвался из-за его плеча Ману.

Видимо, ему удавалось видеть ауру даже так.

Подивившись весьма странному выборы личины — чтобы девушка добровольно превратилась в чучело? — Роне вгляделся в черно-белую картинку. Что-то в поведении раба под личиной бритого вояки показалось неправильным, но разобраться Роне не успел. Убийца обернулся, равнодушно глянул ему в глаза, едва заметно дернул рукой, что-то блеснуло — и Роне непроизвольно отшатнулся от погасшего зеркала.

Выругался.

И, призвав бумагу и самопишущее перо, взялся за письмо.

Шуалейда может сколько угодно дурить, но он не может себе позволить обижаться. Он должен все ей объяснить, пока она не натворила глупостей. Раз она не стала его слушать, пусть прочитает.

Уж против элементарной логики-то она не пойдет

— Эйты! — позвал он, уже занеся перо над бумагой. — Отнесешь это письмо Шуалейде в башню Заката. Сразу же!

— Да, хозяин, — недовольно проскрипело умертвие.

«Прошу, прочитайте это письмо, прежде чем сжечь…» — начал Роне идеальным каллиграфическим почерком.

Себастьяно бие Морелле, Стриж

Шуалейда нервничала. Примеряла пятые по счету серьги, кусала губы и прятала глаза. Внизу, в гостиной, уже гомонили фрейлины, за окном шумели подъезжающие кареты. Кукольные часы на башне Магистрата только что пробили шесть: бал начался.

А в ушах Стрижа все еще звучал надтреснутый голос старика-менестреля, что пел на площади перед базаром: «Есть только миг…». Песня, драгоценный подарок людям от Золотого Дракона, ставшего человеком, сегодня звучала особенно пронзительно. Казалось, пел сам Бард, и пронизанный солнцем пыльный воздух сиял магией музыки. Еще там, на базаре, Стрижу нестерпимо хотелось взять в руки гитару и спеть — так, как он пел эту песню в деревне по дороге к Пророку. Может быть, легенда права, и Дракон остался среди людей, до сих пор бродит по дорогам со своей верной гитарой. Или прав Клайво, и любой может стать Бардом, если найдет ту самую струну?

Жаль, спеть для Шуалейды вряд ли получится.

Стриж осторожно отнял у нее так и не надетые серьги, поцеловал тонкие, пахнущие горькими благовониями пальцы, и вдел серьги, одну за другой. Не удержался, коснулся губами виска, обвел ладонью контур плеча. Она была так красива, так хрупка и беззащитна, эта страшная колдунья, что хотелось взять ее на руки и спрятать от всего мира. Но вместе этого Стриж улыбнулся и подал руку. Пора, их ждет финальная сцена пьесы — та, ради которой все и было затеяно.

Шуалейда встала, отделенная от него крепостными стенами из лазурного муара, сделала шаг — и вдруг остановилась, убрала руку.

— Я пойду одна, — сказала она и улыбнулась, впервые за весь день свободно и светло. — Дождись меня здесь.

Стриж замер, отказываясь верить, что его план по спасению короля пойдет шису под хвост из-за того, что у колдуньи вдруг проснулась совесть. А может, она решила, что влюблена? Нет, чушь какая. Принцессы не влюбляются в рабов. Покачав головой, Стриж снова взял ее за руку, потянул к лестнице.

— Нет, Тигренок. Тебе не стоит там появляться, — она говорила мягко, но за мягкостью была твердость стали, а в глазах решимость новой интриги.

Стриж пожал плечами и опустил голову, пряча глаза. Настаивать бесполезно — упрямство Суардисов вошло в легенды. Придется смириться. Временно. Не позволять же ей так глупо свернуть шею.

— Пожелай мне удачи, Тигренок, — попросила она.

Короткий поцелуй, шелест юбок, быстрый топот каблучков, и Стриж остался один. Шис! Взбалмошная девчонка!