Сердце умирает медленно

Вернее, Райан. Мне бы и хотелось последовать его примеру, но перед глазами вдруг снова возникла картинка грядущей операции и оранжевый бокс в руке врача – холодильник с новым сердцем, который должен вскоре отправиться в путь из операционной, где умирал донор, прямиком ко мне. В груди неприятно защемило.

– Ты знаешь, чье это сердце будет? – внезапно спросил Райан, нервно облизнув губы.

– Нет, – призналась я.

– А хочешь?..

На секунду я растерялась.

– Нет, – подумала еще немного и мотнула головой. – Наверное, нет. Не хочу. Это… слишком волнительно.

– Но ты ведь… можешь узнать, правда?

– Да, – кивнула я. – Нужно будет подать заявление в донорскую программу, чтобы раскрыть имя этого человека. Если его семья согласится, тогда имя мне сообщат. Только зачем? Разве что… чтобы сказать спасибо… Ну… – Я почувствовала, как сердце опять ускоряет ритм, мешая дышать нормально. – Рано еще говорить о таком. Пусть сначала все пройдет хорошо.

– Верно, – кивнул Райан. – Может… сфотографируемся? Чтобы у нас были фото «До и после».

– Э-э-э… – не успела отказаться, как он приблизил свое лицо к моему и навел на нас объектив камеры в телефоне.

– Улыбочку!

Щелчок. Я сжала рот в тонкую линию. Мое лицо на снимке казалось синим, губы – фиолетовыми.

– Эмили, – строгий голос со стороны двери заставил Райана подскочить.

Моя мама стояла в дверном проеме, сложив руки на груди.

– Время вышло.

Наше время вышло. Мое, кажется, еще нет. Но посмотрим.

– Все будет хорошо, Эмили, – шепнул Райан, вставая.

А мне очень хотелось, чтобы он поцеловал меня на прощание. Вот незадача: видно, придется выжить, чтобы дождаться этого. Возможно, у нас будет еще много поцелуев, встреч и… даже чего-нибудь еще. А сейчас…

– Пока… – произнесла я, глядя, как Райан удаляется.

Парень неохотно пятился к двери.

– Я с тобой! – бросил он на прощание.

И я видела по глазам: он говорил правду.

-6-

Все как и водится: после напутственной речи кардиологов мной занялся анестезиолог. Улыбчивый мужчина средних лет. Через маску я не могла видеть губ, но его светло-зеленые глаза улыбались – это точно. К тому же тон врача был таким благожелательным и мягким, что сам тембр голоса помог мне немного расслабиться. Ну, насколько такое возможно для лежащего на операционном столе человека, ощущающего себя на пороге грядущей неизвестности, насквозь пропитанной риском и раствором йода, которым меня готовились тщательно вымазать.

Сначала мне задали пару вопросов о том, что я ела и пила сегодня, затем закрепили на лице кислородную маску. Перед глазами мелькнул шприц, содержимое которого осторожно запустили по моим венам. Тишина становилась оглушающей. Ничего необычного, но через секунду мной снова начало овладевать то странное ощущение, которое бывает как раз перед тем, как ты провалишься в пустоту наркоза.

– А теперь сосчитай от десяти до нуля, Эмили, – раздался голос над головой.

Они всегда просили об этом, на каждой операции. И еще ни разу я не помню, что бывало после семи.

– Десять, – лица врачей в масках перестали быть четкими. – Девять, – все труднее стало сосредоточиться. – Восемь, – казалось, что меня обволакивает густая, мягкая вата. – Семь…

* * *

– Как себя чувствуете, мисс Уилсон?

– Где грузовик? – первое, что я произнесла, когда смогла говорить.

Мой голос казался непривычно сиплым.

– Какой грузовик? – доктор Кларк склонилась над койкой.

– Который переехал меня…

– Вот вы о чем! – она широко улыбнулась. – Скоро боль утихнет, не переживайте.

Не знаю. Чувствовала я себя ужасно. Примерно так, будто меня основательно попинали. И не раз. Потом переехали машиной, а вдобавок сплясали кейли[3] прямо у меня на груди. Но, по крайней мере, я жива. Что подтверждало довольное лицо врача, внимательно наблюдавшего за моими реакциями. А это уже хорошо.

– Как все прошло? – решила спросить я прежде, чем она закидает меня дежурными вопросами.

На самом деле, мне хотелось знать, действительно ли теперь во мне живет частичка другого человека. А еще было интересно, правда ли мое прежнее, слабенькое, еще живое сердце, которое продолжало отчаянно биться, гоняя кровь, вырезали и выбросили.

– Штатно, – пожала плечами доктор Кларк.

А затем, используя столь любимые ею медицинские термины, принялась сухо излагать факты. Пока она это делала, я пыталась прислушаться к тому, что творилось у меня в груди. Кажется, новое сердце билось ровнее, чем прежнее. Но я чувствовала его – как будто ему было тесно на месте прежнего, и оно робко толкалось, пытаясь привыкнуть.

Пошевелила пальцами, потом рукой – очень осторожно. Приятно ощущать себя живой. И пусть мне мешали проводки, трубки, повязки со специальным пластырем, я знала, что там, внутри меня, под уродливым длинным шрамом, разрезающим грудь напополам, поселилась надежда.

Главное, протянуть пару дней. Если не начнется отторжение, поставлю себе новую цель – восемь недель. Второй критический срок. Если и его выдержу, значит, можно будет побороться еще.

* * *

Лекарства.