Сердце в опилках

— Вид у тебя нормальный, пацанский. Не барышня, чтобы разряжаться. Одет чисто, опрятно, чего ещё надо! Не одежда красит человека, а наоборот! — сказал Стрельцов по-мужски убедительно и твёрдо. В голосе его слышались суровые нотки, словно он отчитывал кого-то за своего помощника. — Кстати, у меня тут заначка без толку валяется, заберёшь! Потом сочтёмся…

Уверенный тон старика немного приободрил Пашку. Он позавтракал, доделал необходимое и рванул в душевую. День только набирал обороты, приближаясь к полудню…

Пашка «почистил перья», одел всё самое лучшее, что было в его гардеробе. В кармане похрустывал «золотой запас» Захарыча, который обеспечивал независимость и гарантировал посиделки в кафе. Пашка почувствовал себя уверенней, настроение его зазвучало мажором.

— Ты, это, сынок, давай, не тушуйся!.. — Захарыч приобнял своего помощника, резко развернулся и пошёл к лошадям, фальшиво покрикивая то на одного коня, то на другого, словно они делали что-то недозволенное, мирно стоя в денниках и переглядываясь друг с другом.

Пашка настроился и направился было в гостиницу к Валентине. Толком они вчера не договорились о конкретном часе встречи. Но по своему опыту он знал, что цирковые, после окончания, раньше полудня не встают. На часах уже шёл второй час дня. Пора!..

По пути он решил сделать прощальный круг по фойе пустующего цирка, давая себе ещё немного времени для большей уверенности, а Вале, тем самым, дополнительную возможность собраться, чтобы не застать её врасплох…

Буфетные полки первого этажа пустовали, оставив только салфетки и пластиковые стаканы с трубочками на недосягаемой высоте. На фанерной выгородке нарисованный клоун держал в руках радугу с призывной надписью: «Фото на память». Фикусы и прочая диковинная растительность, стоящая, как на параде, вдоль широких стеклянных окон, изображала ботанический сад и создавала иллюзию вечного лета. Пустующие вешалки выстроились шеренгами, ощетинившись сталью хромированных крючков. Царили тишина и покой. Цирк тоже не торопился просыпаться, устав за неделю от зрителей и суеты представлений…

Пашкины шаги одиноко печатались по истёртому мраморному полу и гулко отзывались в стенах, увешанных афишами гастролёров. Появился рисованный плакат со стремительно летящей воздушной гимнасткой и подписью «Ангелы».

— Хм, Валя!.. — невольно вслух вырвалось у Пашки.

— Хм, Пашка! — в тон отозвалось в ответ Валиным голосом.

Пашка оторопел, глядя на «говорящий» плакат.

— Добрый день, труженник! Я его жду, а он, видите ли, гуляет! — получил шутливый выговор откуда-то со спины. Пашка резко обернулся. Валентина стояла в боковом проходе, в приоткрытых тяжёлых шторах и улыбалась. Она была дорого и со вкусом одета в коротенькую «дутую» куртку, отливающую чёрным глянцем, узкие коричневые брюки в мелкий вельвет и чёрные полусапожки на высоком каблуке, перетянутые ажурными серебряными пряжками. Белый лёгкий шарфик игриво выглядывал из-под подбородка девушки. Пахло тонкими нежными духами. Перед ним стояла ожившая картинка из роскошного журнала иностранной моды. Пашка еле устоял на ногах. Он проглотил слюну, оторопело спросил:

— А что ты тут делаешь? Я собирался к тебе в гостиницу.

— Я прощалась с цирком. Это моя многолетняя традиция. — Валентина тряхнула своими пышными волосами. Знакомые серёжки качнулись, ожили светящимися перекрестиями в чёрных камнях. — Обычно, перед отъездом, прохожу по кругу фойе, по его этажам, мысленно благодарю. — она изящно очертила круг кистью руки, как бы иллюстрируя маршрут. На одном из её пальцев сверкнул индийский перстень с чёрным камнем. — Затем выхожу на центр манежа и пару раз громко хлопаю в ладоши, слушаю эхо… И тоже говорю спасибо, только уже вслух. Вчера сказала спасибо гардеробной. Завтра попрощаюсь с гостиничным номером. Так каждый раз, в каждом городе. Цирк он… — живой!..

Они вышли из цирка. Не сговариваясь медленно пошли по бульвару, по которому всё это время ходили в школу. Опавшая осенняя благодать шуршала под ногами и пружинила мягким ковром. Небо синело холодным разлившимся озером. Дымящиеся костры из рыжих листьев горьким дымом тревожили сердца и слезили глаза. Валя поднесла руки к одному из таких костров:

— Хм, тепло!.. Милые «рыжики»! Мне вас жалко! Возвращайтесь поскорее в следующем году…

Пашка протянул Валентине кленовый лист. По краям он был бледно зелёным, в центре огненно-жёлтым.

— На нём сегодня ночевало солнце! — Валя ослепительно улыбнулась и Пашке показалось, что солнце, о котором только что она вспомнила, осветило весь мир! — Я сохраню этот листик на память об этом городе, сегодняшней осени и о нашей встрече. Помещу его в рамку…

Валя шла по бульвару, поддавая ногами листья и смеялась. Она была удивительно проста и в то же время бесконечно загадочна и недоступна, как мерцающая в небе яркая звезда. Пашка молчал, трепетал и улыбался.