Сердце в опилках

Больного разрывали противоречия, доставляющие боль, не меньшую, чем жесточайшая травма, полученная при аварии. С одной стороны, директор не хотел быть должным этому толстяку, стоящему сейчас перед ним с бледным лицом. А уж тем более благодарить его. С другой, сделанное клоуном для него в «их» ситуации вызывало невольное уважение, скрытое восхищение и глухую ревность — он бы так не смог!..

Директор подытожил всё, что пережил за последние полсуток:

— Угораздило ж меня!..

— Не расстраивайтесь! Зато мы с вами по крови «хорошисты», ну может с небольшим «минусом». — Смыков не знал, как себя вести с человеком, который ему сделал ему столько гадостей, но на которого не было ни обид ни зла. Только сострадание: «Не ведает, что творит. Прости ему, Господи!..»

— Мм-да-а! Уж лучше бы я был «неуспевающим», тогда бы не попал с тобой в «один класс». — Эдуард Андреевич с трудом сглотнул слюну. — Ну, и «кровные» мы теперь с тобой — кто?..

Смыков не ожидал подобного вопроса. Он попытался оценить ситуацию и как-то ответить. Но шутить не хотелось и уж тем более говорить серьёзно.

— Не знаю. Друзья… вряд ли…

— Врагом тебя назвать — язык у меня тоже, вроде как, не поворачивается… — его потрескавшиеся запёкшиеся губы изобразили что-то подобие улыбки. — Хотя кровь ты мне окончательно испортил!

— Может теперь чаще улыбаться будете. Кровь-то в вас новая, смешная…

— Да уж! Оборжусь теперь!..

Смыков посмотрел на часы. Разговор получался натужный, трудный для обоих.

— Мне нужно идти. Прощайте! У меня ещё погрузка не закончилась. Ночью таможня и самолёт…

Белый халат на клоуне смотрелся очень комично. Его полы заканчивались сразу под мышками. Рукава по локоть. «Как он ухитрился натянуть его на себя?..» Директор облизал сухие губы.

— Думаю, «до свидания!» — негромко, но со смысловым нажимом, сказал «кровный» больной. — Ты в моём цирке ещё своих свиней не работал — за тобой должок!

— Когда я следующий раз сюда приеду, вас уже не будет.

— Это почему?

Смыков улыбнулся:

— Вас же «туда» собираются забрать! — Смыков показал пальцем на потолок, намекая на слух о повышении.

— Хм, уже чуть не забрали… — в свою очередь отшутился директор. — Никуда я из цирка не пойду. Там моё место! Я может впервые почувствовал, что занимаюсь настоящим делом. Так что через год тебя жду…

Клоун потоптался, не зная что ответить человеку, которого он считал… В эту секунду Смыков уже не смог бы ответить определённо — кем он теперь его считал. Всё так перепуталось…

— Выздоравливайте, Эдуард Анатольевич, поживём — увидим.

— Я — Андреевич!

— Теперь почти Анатольевич!

— Ах, да! — директор сделал попытку громко хмыкнуть, но тут же сморщился от боли. — Ну, вот, видишь, уже ржу! Испортил ты мне кровь, испортил!.. Ну, удачи тебе, «гоп со Смыковым — это будем… — мы!» А похудеть нам с тобой обязательно надо, Толя!..

Глава тридцать четвёртая

Яркий свет дешёвой люстры спугнул за окном черноту раннего утра и осветил ближние ветви клёна, с которым ещё совсем недавно Пашка здоровался «за руку». Теперь ветви были голыми и заиндевевшими. Он по привычке приоткрыл окно. Струя морозного воздуха холодной змеёй вползла в гостиничный номер, коснулась обнажённого торса парня. Пашка поёжился, вспомнил своего бывшего соседа Славку с его вечными стенаниями по поводу «стужи» и закрыл окно обратно. В комнате и так было, прямо скажем, не жарко. Над Пашкиной кроватью на плакате застыла в полёте нарисованая воздушная гимнастка. Неделю назад он выпросил-таки у администратора цирка афишу «Ангелов» и повесил её в своей комнате.

Гимнастка на плакате была почти раздета. Пашка кивнул полётчице:

— Привет! Не холодно? Хм, мне тоже…

Воспоминания парня о прощальном дне с Валентиной притупились. Обиды не было. Осталось что-то неопределённо хорошее и грустное…

За окном нарождался рассвет. «Белые мухи», чередуясь с ледяными дождями, кружились разведчиками совсем уже близкой зимы. С каждым днём они становились всё «кусучей», соревнуясь с гостиничными комарами. Проходные дворы, которыми Пашка ходил вечерами в школу, обжигали порывами ледяного ветра. Заканчивался ноябрь. На очередную зарплату он купил тёплую куртку и зимние ботинки, сделав себе своеобразный подарок на день рождения. Чуть оставил денег на еду, остальное отправил тётке в Воронеж. Кроличью шапку накануне ему подарил Захарыч. Теперь надвигающиеся холода ему были нипочём.

Умывшись и причесавшись, Пашка потрогал кожу на шее, где когда-то «красовался» Валин подарок. Её засос сначала посинел, потом пожелтел и со временем как-то исчез сам собой. Теперь не осталось и следа. Долго он тогда носил водолазку, которая скрывала от любопытных глаз их тайну…

Пашка надел тёплые вещи и поспешил в цирк на работу. Впереди ждала утренняя репетиция и обычный рабочий день…