Сердце в опилках

Накануне, когда разминали перед выступлением лошадей, воздушная гимнастка решила проехаться верхом круг-другой. Иногда допускалось «самоволие», когда не было рядом инспектора манежа. Валентина попросилась к Пашке на Изумруда. Конь был спокойным, но высоким. То ли она как-то неловко поставила ногу в стремя, то ли Пашка от волнения, коснувшись её бедра, поторопился подсадить воздушную гимнастку, короче — они вдвоём рухнули на пол под общий хохот находившихся за кулисами. Ничего особо страшного не произошло, но Валентина перед своим скорым выходом на манеж чуть потянула кисть руки и испачкала халат, наброшенный поверх костюма для выступления. Её глаза вспыхнули гневом и она громко оценила «мужские достоинства» Пашки:

— Дохляк! Иди, подкачай свои ручонки! — и пошагала в медпункт.

— Ну, что же ты, Ромео! Облажался! Ай-яй-яй!.. — партнёр Валентины Женька театрально всплеснул руками и состроил сочувствующую физиономию.

Пашка не знал куда деться от стыда. На глаза навернулись слёзы, но сбежать было некуда — через несколько минут его номер должен был выйти на манеж.

— Э-э! Нэ бери в голову, бери в плечи! — успокоил подошедший Эльбрус. — Эти женьщины такие кусучие бывают, как комары в нашей гостинице!..

Пашка попытался улыбнуться — несмотря на зиму ночами комары его тоже ели немилосердно.

— А почему в плечи? — молодой служащий никак не мог понять юмор циркового выражения, шмыгая от обиды носом.

— Это когда акробаты ставят партнёра на плечи, вот тогда и говорят: «брать в плечи». Э-э, Пашка, нэ парся, нэ в бане! Пошли работать!..

…Это было вчера. Сегодня же помощник Захарыча решил всерьёз заняться своей физической подготовкой. Старый берейтор не мешал, лишь понимающе хмыкал себе под нос.

— Двадцать четыре… — Пашка решил сделать очередной небольшой перерыв. В левом боку заныло сломанное когда-то ребро. Он уже почти забыл о той истории, но иногда, нет-нет, короткая, как выходной день, боль напоминала о себе.

На манеже закончилась репетиция воздушного полёта. Уставшая, но довольная стабильностью «двойного», Валентина направлялась к себе в гримёрную. Её тёмно-синее трико, так выгодно подчёркивающее стройную фигуру, было выпачкано белой магнезией. В руке она несла прочный надёжный страховочный пояс-лонжу. Проходя коридор, ведущий к конюшне, она увидела надрывающегося Пашку Жарких.

— А-а, герой-Ромео! Бог в помощь! Правильно делаешь. Так, глядишь, и хватит сил подсадить девушку на лошадь! — с ядовитой улыбочкой напомнила Валентина Пашке его позор.

Пашка гневно сверкнул глазами в сторону недавно шлёпнувшейся «Джульетты» и продолжил пыхтеть:

— Сорок пя-а-ть… — приврал он сразу почти на пару десятков натужным, хриплым выдохом. Гиря повела его влево, но он удержал равновесие и подготовил её к очередному толчку.

— Сорок пять! Какие мы сильные! — не унималась Валентина. Только смотрите, юноша, чтобы ваш пупочек не развязался — эта «игрушка» для мужчин, а не для…

— Не развяжется! — не дал ей договорить Пашка, с яростью грохнув гирю на пол. — У меня он на морской узел завязан. И вообще — твоё место на манеже, вот туда и иди, а сюда не суйся! — он вдруг взорвался. — Тоже мне, принцесса цирка, Джульетта!.. — Пашка было снова рванул гирю вверх.

У Валентины от удивления широко раскрылись глаза. Она и представить не могла, что этот, всегда робеющий под её взглядом парень, способен на такую дерзость.

Пашка сам испугался собственных слов. Они вырвались как-то сами собой, против его воли. Он уже готов был извиниться, видя, как наполнились слезами глаза Валентины и затрепетали крылья её кукольного носика, но не успел…

— Ты, ты… Ты — гадкий, грязный! Да, моё место на манеже. Я — артистка, обо мне газеты пишут. А твоё место на конюшне, в навозе! Конюх!..

Последние слово Валентина выкрикнула, голос её сорвался и она убежала, пряча брызнувшие из глаз слёзы.

Пашкина рука невольно согнулась, он больно ударил гирей колено и сел на заасфальтированный пол конюшни. Силы его иссякли: и моральные, и физические. Он, тяжело дыша, глядел на лошадей, мирно жующих в станках сено. Сердце гулко било в грудную клетку. В голове его эхом звучал Валин крик: «Конюх… конюх… конюх…»

…На вечернем представлении за кулисами всё шло свои чередом. Одни артисты выходили на манеж, другие в это время разминались, поправляли причёски, костюмы, подбадривали друг друга шутками-приколами и создавали привычное весёлое настроение.

Валентина была необычайно весела и усиленно не замечала Павлика.

Закончился антракт. Пашка как всегда водил, разогревая перед работой лошадей. Подошло время выступления «Ангелов».

В середине номера стихла музыка, и инспектор объявил об исполнении двойного сальто-мортале. Все, кто были за кулисами, невольно прислушались. Валерка Рыжов прилип к занавесу.

Лошади негромко топали по деревянному полу кулис. Пашка, зажав повод, внутренне напрягся, представляя себе много раз виденную картинку: вот Виктор Петрович раскачивается, вот он, хлопнув в ладоши, командует «Ап!». Валя срывается с мостика и красивой птицей летит к куполу, вот она отрывается от трапеции и накручивает обороты…