Сердце в подарок (СИ)

— А ты останешься с мужем, если не помрёшь. А что ты думала, милая? Чёрная магия требует жертв. Выбирай: или он, или ты?

— Он, конечно, он… — торопливо всхлипывает Эмма, обвивая ногу Гастона руками и благодарно покрывая поцелуями его заляпанный грязью сапог. — Спаси его, умоляю!

— Спасу! А теперь, убирайся! И чтобы ни одна живая душа… Поняла? Пошла вон!

Гастон небрежно откидывает её мыском и ступает в полукруглый зев башни, исчезая во мраке. Эмма кое-как встаёт, шатаясь как пьяная.

— Я всё сделаю. Всё-всё, что хочешь… — бормочет она, слепо хватаясь за разрушенную стену руками, и ковыляет прочь, погружаясь в серый туман, безостановочно шепча: — … лишь бы Эдвард жил. Лишь бы он жил…»

Боги!!

Нервно кусаю губы, краем сознания отмечая солёный привкус во рту. Чудовище!

— Какое же он чудовище, — шепчу, размазывая слёзы. — Бедный, бедный рыжий….

— Ш-ш-ш… Это прошлое, Мири, — тихий голос дуновением невидимого ветра взметывает растрепанные пряди и высушивает влагу на щеках. — Ты должна пойти за ним в башню.

Киваю и делаю шаг, ступая из туманной пелены на каменный двор: Эмма скрюченной старухой проходит совсем рядом. Заглядываю в её глаза, но они пусты и безжизненны. Призрак…

А, тот, Гастон, он тоже призрак?

— Да. Не бойся, — шепчет ветер, настойчиво подталкивая вперёд, — они не видят тебя. Призракам прошлого нет дела до живых. Иди…

Хоть ветер и заверяет, что я вне опасности, всё-таки первый шаг во мглу делаю непроизвольно зажмурившись.

Осторожно приоткрываю одно веко и с облегчением выдыхаю. Тьма отступает. Там, где я касаюсь её, спешно втягивается в щели и трещины, испугавшись едва различимого голубого свечения. Она наблюдает за мной немигающим взором тысячи мутных глаз, сладострастно урчит тысячами жадных до силы глоток, едва слышно скребет каменную кладку тысячами острейших когтей, затаившись в засаде.

Брр, мерзость!

Чёрная магия терпеливо выжидает, и я тоже жду.

— Иди… Вперёд… Прямо… Прямо… Направо… Ещё раз… Налево… — далекое едва слышное эхо кружит вокруг, давая подсказки. Послушно переставляю ноги, уходя глубже под землю по крысиному спиральному лазу. — Стой! Смотри…

Тьма всё так же ждёт своего часа, затаившись по норам, нарочно затягивая плотной непроглядной пеленой огромную пещеру, но даже ей не под силу скрыть то, что вижу…

Я смотрю сквозь бездонный мрак, сквозь сплетения чёрной лохматой паутины и вижу… под неверным зеленовато-серым светом, неспешно струящимся из провала потолка, распростертое детское тело с белеющей грудной клеткой.

И Гастона, заносящего тускло фосфоресцирующий нож.

И кровь, фонтаном устремившуюся вверх.

Зажимаю рот, чтобы не орать, когда мужчина, на моих глазах убивший собственного сына, единым смазанным движением вспарывает себе грудину, вырывая кусок собственного сердца. А потом опускает его туда, в провал между детских ребер.

Я не дышу, кусаю пальцы. Ветер молчит. И я не знаю, что делать.

Единственное, что хочется сейчас — вытащить Эдварда из лап Гастона. Ударить смертельным проклятием, возвращая убийце всю причиненную им боль, весь страх и ужас. Всё его зло.

«Нет! Жди…» — отрывистый приказ в голове в тот самый момент, когда, решившись, поднимаю ногу.

Колеблюсь мгновение, а потом опускаю её на холодный землистый пол.

Гастон отбрасывает нож, сводит руки над грудью Эдварда и монотонно бормочет. Под его пальцами собирается тьма. Сначала маленькое, едва заметное облачко. Но оно быстро растет, споро сучит суставчатыми отростками-лапками, вытягивая из окружающей паутины тонкие антрацитовые нити, плетя собственную сеть.

Та ложится на белую детскую кожу чёрными росчерками пера, стягивая рану и сращивая плоть. Эдвард всё так же бледен и неподвижен, но теперь от кошмарного пореза остался тонкий едва заметный шрам. И жирный чёрный паук прямо над сердцем. Нити его паутины вонзаются в тело Эдварда, пронизывают насквозь, сливаются с витальными потоками. Теперь паук и Эдвард — одно целое, единый организм.

— Живи, щенок! — устало выдыхает Гастон, заваливаясь на бок.

Его собственная рана выглядит чудовищно. Сквозь рассеченную кожу наружу торчат кости, а сердце то сочится, то фонтанирует тёмной кровавой струей. Но, как ни странно, Гастон ещё жив, хотя с такими ранениями одна дорога — на кладбище.

Мужчина досадливо морщится, стягивает одной рукой лоскуты свисающей кожи, а другой зачерпывает тьму, как глину, и лепит неряшливую заплатку прямо поверх разреза.

— Де-емоны, — сдавленно шипит сквозь зубы и сплевывает, когда тёмная магия впитывается окончательно, оставляя после себя неповрежденную поверхность.

— Осталось за малым. Только бы эта дура не струсила… — кряхтит под нос, с трудом поднимаясь. Грязно ругнувшись, подхватывает Эдварда и идёт прямо на меня.

Я вижу каждую чёрточку его холёного аристократического лица. Резкого, неприятного, но в чём-то даже красивого. Правда, красота эта скорее отталкивает.

Гастон проходит мимо, едва не задев плечом. Слышу его тяжелое со свистом дыхание, чувствую резкий, сладко-приторный, совсем не мужской запах. Короткие рыжие пряди на долю секунды касаются руки, и я вздрагиваю.

Эдвард не призрак…