Сердце в тысячу свечей (СИ)

Девица устраивается, как и вчера, ровно напротив меня, а напарник садится рядом – он легко касается моего плеча, здороваясь, но, как я не пытаюсь, не могу поймать его взгляд.

– Всем приятного аппетита! – говорит Ребекка, но мне теперь совершенно не до еды. Надкушенный кусок торта так и остается лежать на блюдце.

Пит ест мало и, похоже, через силу. Молчит.

В отличие от него, белобрысая девица выглядит совершенно счастливой и тараторит, буквально, без умолку. Я пропускаю ее речи мимо ушей – не свожу глаз с Пита: хочу понять, о чем он думает, но напарник словно отгородился от меня невидимой стеной.

Наклоняюсь, придвигаясь к нему вплотную, и стараюсь заглянуть в родные голубые глаза. Он отворачивается.

– Отстань от парня, Огненная, – предлагает мне Ребекка. – Он, наверное, не выспался, всю ночь глаз не сомкнул.

Я замираю от ее слов, но от меня не укрывается мгновенный и злобный взгляд напарника, брошенный на капитолийку. Где-то возле самого горла скапливается тошнота, а мои губы начинают дрожать как в лихорадке. Я все еще повторяю про себя: «нет», но сама уже не верю этому.

– Думай, когда говоришь! – обрывает Пит, но я с отвращением понимаю, что он не спорит с ее словами.

Почва буквально уходит из-под ног, и я механически хватаюсь за край стола, сжимая в руках скатерть. Бокал с чем-то красным летит вниз, ударяясь об пол и разлетаясь на осколки. На моих ногах и штанах Пита появляются пятна почти-крови: мы с ним оба проваливаемся в ад, а капитолийские переродки отрывают от нас сочные куски плоти.

Ребекка прячет смешок, поджимая губы, а Сноу распаляется по поводу моей неуклюжести.

Не успеваю сама собрать осколки – безгласая уже суетится рядом, а я, будто со стороны, наблюдаю за тем, как рука Пита ложится поверх моей. Ощущаю успокаивающее нажатие его пальцев и с надеждой поднимаю глаза, отчаянно желая увидеть во взгляде напарника привычное тепло. Оно есть, но с горьким привкусом беззвучного «прости».

Стискиваю его руку, хватаясь за нее как за спасительную соломинку, но, стоит Ребекке подать голос, все мои уговоры разбиваются, как тот бокал - сразу и вдребезги:

– Ты попросишь ее собрать чемодан к нашему отъезду? Или справишься сам?

Я почти слышу, как удивленно и часто хлопают мои ресницы.

Открываю рот, но, не произнеся ни звука, закрываю.

Уговоры больше не помогают – очевидная и отвратительная правда лезет наружу.

Срываюсь с места и бросаюсь прочь. Миротворцы, стоящие у дверей, сперва дергаются, собираясь меня поймать, но вероятно оттого, что Сноу ничего им не приказывает, позволяют выпорхнуть из белоснежной клетки.

Я бегу, не разбирая дороги. Перед глазами мутная пелена подступивших слез, так что за первым же поворотом я налетаю на безгласую и, споткнувшись, падаю на пол. От неожиданности прислужница роняет поднос, рассыпая вокруг сотню маленьким ягодок, которые фиолетовыми бусинами катятся в разные стороны… Морник? Не успев даже подумать, я хватаю горсть и хочу спрятать ее в карман, но рука безгласой накрывает мою и удерживает, удерживает настойчиво, не давая совершить глупость.

Поднимаю глаза и уже в который раз за это короткое утро не верю сама себе: возле меня на полу сидит Джоанна и предупреждающе качает головой.

– Пусти, – приказываю я.

Мэйсон не подчиняется. Ее глаза сверкают злостью, будто обвиняя меня в чем-то. Дергаю руку, но у Победительницы стальная хватка – она отпускает меня, только когда забирает все до одной ягоды.

– Они мне нужны, – бормочу я, но Джоанна непреклонна.

«Дура». – Девушка не может говорить, но я читаю по губам.

Хочу возразить и обозвать ее в ответ, но внезапно Мэйсон теряет ко мне интерес, превращаясь в такую же безмолвную и покорную прислужницу, как остальные: позади меня раздаются тяжелые шаги. Не оборачиваюсь, потому что эту походку узнаю из тысячи. Подрываюсь и бегу. Не хочу его видеть.

Укрываюсь в своей спальне и пару мгновений надеюсь, что нашла убежище: слишком поздно соображаю, что это глупо – спальня у нас с Питом общая, он найдет меня здесь.

Прячусь, усаживаясь прямо на пол между кроватью и окном, прижимаюсь спиной к высокой постели так, что с порога можно разглядеть только кончик моей макушки, – надеюсь, что напарник не заметит меня.

Дверь открывается почти бесшумно, и Пит проходит внутрь, останавливаясь прямо передо мной. Он мнется с ноги на ногу, выжидая, но я не поднимаю глаз.

– Я могу присесть?

Секунду размышляю. Искренне хочу отказать, так что сама удивляюсь своему тихому:

– Да.

Когда Пит усаживается рядом, его плечо касается моего, но я не отодвигаюсь. Мне грустно и хочется плакать.

Молчим.

Слишком долго молчим, проходит почти вечность, когда я, горько усмехнувшись, произношу:

– Она оказалась не уродиной…

Чувствую, как Пит напрягается и, густо выругавшись, резко подается вперед; так быстро, что я едва успеваю дернуть его за рукав, пресекая попытку встать.

– Не уходи… – мольба срывается с губ и кажется больше похожей на крик раненной души.